Ольга Виноградова - Праздник юаньсяо. Старые и новые истории из моей китайской жизни

Но эта плотная, упругая, мощная сила сдавливает, начинает выматывать. Этот салют юношеского весеннего энтузиазма раздражает меня и ошпаривает. Вас слишком много, китайцы… Прекратите толкаться.

…У меня новое расписание. Нахожу аудиторию. Она огромная и обшарпанная. На стене висит панно с кармашками. Зачем оно – спрашиваю. Складывать туда мобильники, отвечают. И мы – да, мы учимся. У первокурсников уже нет неофитской безграничной радости постижения русского слова. Они уже нормальные студенты, которые поглядывают в свои гаджеты, подкрашивают губы, что-то с хрустом жуют, подшучивают друг над другом… – Виктор пошёл на почту. Вечером Виктор пошёл на почту. Вчера вечером Виктор… – Помогите! Хватит. – — Вчера вечером в восемь часов Виктор… с друзьями… А-а-а-а-а-а!!! Нет, не могу. – Задаём вопросы. Кто пошёл? С кем? Куда, зачем? Зачем – это не почему. И – кто писал этот чёртов учебник, одиннадцатое издание – и какого лешего в восемь часов вечера Виктору с друзьями делать на почте? Так, ребята, отвечаем! Ну же. И уж вы ответите так ответите мне сейчас. – Извините, что вы сказали? – Радуюсь, что они почувствовали интонацию угрозы. А ведь три с половиной месяца всего учили язык! – Я пошутила. – Что это ba-shu-ji-le 22 22 По-китайски: ba – восемь; shu – книга; ji le – так сильно; по-китайски выражение не имеет смысла. ?

Поглупевшая, опустошенная, с непоправимым Виктором в мозгу (идущим на почту с друзьями), возвращаюсь домой вдоль залитой солнцем набережной. Голубая сорока вертит хвостом на ветке, говорит что-то дерзкое. Мой взгляд падает на грязную, обмелевшую речку, которая еле ползёт. Еле ползем дальше вместе с ней. Почистите нас, наполните дождевой водой! Чувствую, что моя жизнь почти остановилась…

Я понимаю обострившихся в весеннем опьянении агорафобов и охлофобов – когда все снялось с места и накренилось, побежало, понеслось, взвилось, треснуло и проклюнулось, и ты не можешь зацепиться за задышавшую, разглуздавшуюся в материнском ожидании землю своими заскорузлыми лапами, а взмахнуть тебе пока ещё нечем.

Мир изменился – вы заметили? Как отмечала незабвенная профессор-антрополог Наталья Николаевна Садомская, наше общество стало похоже на общество охотников и собирателей – племенные конфликты, маленькие семьи, нет постоянного места жительства, перманентный поиск работы и лучших мест обитания… Но мы пошли дальше! Семьи тоже стали виртуальными, мы разбрелись уже не парами, а поодиночке: искать работу, бродяжничать, требовать друг от друга любви и убивать её, сходиться и расходиться, встречаться с собственными детьми в каких-то третьих странах… Мы лишились семьи, пола и возраста. Наши дети – они старше нас. Иногда даже кажется – они уже старики: мудрые, ответственные и бессильные… Да простят меня боги Тайшаня, если я клевещу…

Китайцы сохранили брак, как и вообще много чего сохранили. Они достигли мира между мужчинами и женщинами. Если у нас – подождите кидать камни, православные – не прекращается эта война, и миллионы озлобленных женщин растят своих сирот, ожидая принцев в белых лимузинах, а миллионы деклассированных мужчин спиваются по съемным углам, то у них – кто его знает, какой ценой, – но они вместе: что крестьянка, что профессор чинно вдвоем с мужем навещает свекровь и свекра в первый день китайского нового года, и так всегда было, и так всегда будет.

…После дневного сна, умиротворенная, я выхожу прокатиться на велосипеде. Горы, обрамляющие кампус, после пяти вечера подергиваются такой по-новому светящейся синевато-сизой дымкой, в которой тоже есть что-то весеннее. Когда я сворачиваю с нашей улицы на мост, небо уже сиреневое – скоро станет совсем темно. Вечером небезопасно ехать по городу на старом велосипеде без фонарей – китайцы не соблюдают правил дорожного движения, по крайней мере, на мопедах и великах они снуют во все стороны, невзирая на направление проезжей дороги. В темноте очень даже запросто можно неприятно встретиться лоб в лоб с бесшумным электрическим мопедом. Машины объезжают пробки, едут по встречной или поворачивают в неурочный момент – это добавляет неизвестных в наше уравнение.

…И все-таки здесь, в приближающейся ночи, в потоках холодного ветра с горы, мне не так грустно, как было сегодня в ясный солнечный день посреди оживленного кампуса. Я потихонечку кручу педали, я уворачиваюсь от встречных товарищей, верчу головой, пытаясь увидеть, что там новенького в освещенных витринах, объезжаю мусорщиков с их тяжелыми баками-прицепами и шепчу себе: ничего, подожди… Кто тебе сказал, что надо бросить этот чудесный город, этих добрых людей, эти синие горы, что надо искать, где глубже, где жирнее, где прочнее, искать свой потерянный рай где-то там, в холодной как сталь неизвестности? Кто сказал тебе, что пора прощаться?…

Немного беспокоюсь, отпустишь ли ты меня в Тяньцзинь, моя Большая Бабушка. Как расстанусь с тобой? Ты, конечно, поначалу – и я уже давно оповестила об этом мир своими тяжкими стонами – была довольно суровой, заключив меня одну как перст в своих колдовских горах – таких несокрушимых ледяным декабрьским вечером, и таких веселых в ослепительно-солнечный день многокрасочной ранней осенью или долгой, вспыхивающей сначала сливовыми, абрикосовыми, после персиковыми, а затем и грушевыми деревьями весной. А те деревья, которые с жёлтыми цветами, иногда держатся даже зимой, или зацветают первыми – говорит мне Синхун, моя приятельница из международного отдела, местная-местная, одна из твоих пра-правнучек, Большая Бабушка, я поняла это, это в ней сразу расслышала.

Ты воспитывала меня, глядя в мое окно вечерами, подсвечивая мои окна послушным тебе лунным светом. Ты требовала все новых доказательств моей работы над собой. Не гадай, что там, за облаками, когда день ещё только начинается – ты учила меня. Ты не узнаешь, какая будет погода, пока облака не поднимутся… Просто смотри, как они уплывают вверх. И я научилась этому. Не гоняйся за любовниками – они как эти сороки, которые лишь добывают себе пищу и ссорятся за неё… В тишине, среди моих вершин ты услышишь шаги и дыхание того, кто придет именно к тебе. И я поняла отшельников с их способностью видеть человека насквозь – и фальшивые действия и слова стали коробить меня куда сильнее, чем раньше.

И я перестала гнаться за вами, сороки: за тобой гнаться перестала, галлюцинация моя, мой неполученный приз, мой возлюбленный, мой разлюбленный, отступила – слышишь ли. Я и имени твоего здесь не назову. Я подожду, пока облака не поднимутся… А ты – ты ступай себе, ищи свой рай… Да не оглядывайся… Нет, нет, нет, не гонюсь я. Кажется, все тут ясно. Ведь да?