Марина Довгаль - Восточный базар. Избранное

– Для души почитай, мудрейший.

– Для души… – ворчит Хайям, но читает:

Одно четверостишие за другим читает Хайям. Глаза его поблескивают. Он доволен. Здесь он может говорить, что думает. Не надо претворяться и бояться. Все кто здесь находится такие же, как он бесправные и битые судьбой люди. Они внемлют каждому слову и благодарны.

– А про любовь можешь? – спрашивает кто-то ломающимся юношеским баском.

Омар смеется по-стариковски тихо. Делает большие глаза.

– И тебе надо про любовь? – спрашивает он, выискивая глазами заказчика. – Что ж можно и про любовь.

– У-у-у, это не про любовь. – Слышится в том же голосе разочарование.

– Как не про любовь. А про что же? – задает свой вопрос Хайям.

– Давай про настоящую любовь.

– Про настоящую…

– У-у-у. – опять звучит недовольство.

– Да вы привереды, как я посмотрю. – Омар улыбается одними глазами.

В дверях кухни стоит девчушка и наблюдает за происходящим. Саки занят делом. Торговля пошла бойкая: народ прибывает и прибывает.

– Дай поэту промочить горло, а потом мучай. – Доносится из прибывающей публики. Кто-то тут же тянет Хайяму пиалу.

– Нет, не надо, – отказывается тот и читает:

Слышится топот и довольный смех.

– Что, это про любовь? – говорит Хайям, глядя в толпу.

– Да, – нестройно отвечает публика.

– А это? – спрашивает опять Омар:

Присутствующие гудят, выражая, таким образом, восторг.

Толпа вмиг затихает. «Задумались или испугались? Ставший серьезным взгляд Хайяма мельком проходит по лицам. Пусть подумают, пусть. Кто еще им скажет правду», думает Хайям и продолжает:

– Все друзья, – говорит уставший Омар, а про себя думает, хорошего помаленьку, и поднимается уходить. Толпа не хочет его отпускать, но он непреклонен. Кто находится рядом, кидают за ворот рубахи проходящего Хайяма монеты. Омар отталкивает тянущиеся к нему руки.

– Что это вы надумали. Не надо. Несите домой, в семью. – Смущаясь, говорит он, пробиваясь к двери.

На улице солнцепек. Дорога пустынна: добрый хозяин осла не выведет в такую пору. Омар, заложив руки за спину, идет не торопясь к своему домику, огороженному дувалом 34 34 Дувал – Забор сделанный из самана. .

– Хаджа Омар, Ассаламу алейкум! – Кричит вышедший из своей лавки гончар и приветливо машет Омару рукой запачканной в глине.

– Ва-алейкум. – Отвечает Хайям.

– Взгляни, уважаемый, какой товар у меня сегодня. Хорошо заработал. Хочу поделиться с тобой, ведь здесь и твой труд есть. – Хайям удивляется, но проходит.

– Показывай, что здесь у тебя, – старик осматривает лавку.

– Вот взгляни. – Гончар протягивает кувшин.

Кувшин изящен. Тонкий носик и большая ручка изогнуты, словно руки танцующей красавицы, а по крутым ярко раскрашенным бокам, напоминающим женские бедра, нанесены арабской вязью слова. Омар читает:

– И что покупают?

– Нарасхват. Два таких же заказали с пиалами и хотят два с другим рубаи.

– Другим? Запиши.

Или это:

– Эти подойдут.

– Подойдут, благороднейший. Возьми, – говорит склонившись, гончар и протягивает золотой динар.

– О, дорого ценишь ты мои рубаи.

– Не я: купцы.

– Ладно, возьму. Не грех взять заработанное.

И не прощаясь пошел дальше. По дороге купил на вырученные деньги масла, кинул пару дирхемов нищему и, закрыв за собой калитку, вошел в свой сумрачный дом…

Толчком к написанию стала работа Михаила Гольдентула Ван Гог как Иисус Христос.

Хочу нестерпимо высказаться о любимом писателе в противовес всем надуманным и предвзятым суждениям, как давешним, так и современным. О писателе ставшим при жизни великим, но непонятым современниками и нами порядком замордованным. Странное дело, к таинственности, мистицизму и передергиванию жизненных фактов гения первыми приложили руки его же биографы, а додумали уже последующие «исследователи», не жалея красок. Не буду долго жевать и рассусоливать на эту тему, а возьмусь и выложу свой взгляд об этой личности, сформировавшийся от чтения его книг, знакомства с биографией, другой о нем литературы и размышлениями о том.

Взявшись за сей труд, я представить себе не могла чего мне будет это стоить. К тому что я знала о Гоголе, а оказалось, знала немногое, надо было добыть, подтверждающие документы того или иного события произошедшего в его жизни: голословной не хотелось быть, хотелось написать то, во что бы поверил читатель. В деле же я столкнулась с огромнейшей и, главное, разнящейся информацией наводнившей интернет. Доходило до того, что его письма перевранные и переделанные на современный лад подчас сбивали столку и шокировали статьи, где разбирались его работы на предмет психического состояния на момент написания, а частое употребление характеристик: скрытный, замкнутый, угрюмый, загадочный, противоречивый выводили из себя. Но терпение мое и усердие оправдались: были найдены подлинники писем, воспоминания очевидцев (чему я очень рада) и надежда рассказать о Гоголе более правдоподобно и создать цельный образ, представлявшийся мне с тех пор как я открыла его для себя, возросла на значительные величины. Я не ставлю перед собой задачи обличать его. Как и все мы, он тоже неидеален: в каждом да найдется ложка дегтя. А у Гоголя за значительным рядом положительных черт отрицательных столь мало, что я решила их не касаться. Я не идеализирую писателя, лишь веду рассказ, опираясь на документы. Получилось ли у меня создать образ Гоголя судить, определенно, читателю.