Павел Быстровский - Яблоки для Господа. Повесть

Закончив реплику, Шура перестал размахивать руками и сосредоточенно занялся поеданием бутерброда.

– Слово «талант» не синоним слова «богатство», Шура. Скорее, даже наоборот. Люди творческие зачастую едва концы с концами сводят и вместо того, чтобы найти работу, за которую платят, продолжают заниматься творчеством, которое никому, по сути, и не нужно, – произнёс Иван, задумчиво глядя в окно.

Шура доел свой бутерброд и, словно не слыша Ивана, продолжил:

– Или вот ты, Ванька! Сколько ты уже пишешь этот свой роман? Пишешь всё, пишешь, а книги как не было, так и нет! Уже который раз переписываешь всё заново? Издательства тебя динамят, никому твоя писанина не нужна. И вот скажи мне, пожалуйста, это и есть искусство, что ли?!

– Творческому человеку во все времена было тяжко и туго. Что тут поделаешь? Любой успешный человек в искусстве – дело случая. Вот Скворечников стал известным художником, заказы на год вперёд расписаны, слава и богатство, всеобщее признание, женщины и прочая, и прочая… А ведь он учился вместе с тобой, Шура!

Сказав это, писатель осёкся. Фамилия художника Скворечникова всегда действовала на Шуру Ротозеева как красная тряпка на быка. Вот и сейчас он поперхнулся праведным негодованием, а только что съеденный бутерброд едва не полез из него обратно.

– Картины Скворечникова дерьмо! – взорвался Шура. – Я это всегда тебе говорил и ещё сотню раз повторю! Это дерьмо, а не творчество!

– А Кадочкин? Он ведь тоже сейчас знаменит? – спокойно продолжал Иван.

– Про Кадочкина лучше вообще не вспоминай! – и здесь был непреклонен Шура. – Это ничтожество, которое не умеет держать кисть в руках, не говоря уже о том, чтоб написать что-то путное!

Здесь, видимо, съеденный всухомятку бутерброд снова дал о себе знать, потому что Ротозеев обвёл взглядом непримечательную квартиру Ивана (небольшую студию) после чего его взор остановился на холодильнике, стоявшем в углу, возле окна. Безденежный художник подошёл к холодильнику, открыл дверцу и ловко выудил из него бутылку с газированной водой. Отпив где-то треть бутылки (Шура всегда всё делал обстоятельно), он возвратил газировку на место, попутно осмотрев содержимое холодильника. Впрочем, не найдя там ничего, стоящего его внимания, Шура закрыл дверцу и направился к дивану. Стоит отметить, что мебели в квартире Ивана было немного – диван, кровать, три стула, письменный стол, кухонный стол да книжный шкаф, заваленный книгами и рукописями. Непритязательный быт дополняли холодильник, электрическая плита, кухонный гарнитур и раковина. Холостяцкое жилище непризнанного писателя венчал цветок в горшке, одиноко стоящий на подоконнике и уныло торчащая у входной двери вешалка, на которой висели серое пальто и клетчатая кепка (верхняя одежда Шуры) и поношенная коричневая куртка (верхняя одежда Ивана).

– Искусство должно кормить нас, потому как творческая работа ничуть не проще или легче любой другой работы, – продолжил рассуждать Шура, завалившись на диван и сложив руки на животе. – Почему строителю или булочнику общество платит за их труд, а работа художника или писателя никак не оплачивается, если, конечно, ты не какая-нибудь известная личность? Чёрт возьми, даже дворнику за его работу платят, а нам – нет!

Не слушая Шуру, Иван подошёл к книжному шкафу.

– Вот такую книгу я хочу написать, – произнёс Размазин, беря с полки книгу и листая её. – Книгу, которая сможет изменить наше общество, наш мир. Которая станет чем-то великим, которая оставит яркий след в истории литературы.

– Ну-ка, что ты там написать хочешь? – заинтересованно сказал Шура, вскакивая с дивана и бодрым зайчиком прыгая к Ивану. – Ого! «Божественная комедия»! А тебе не кажется, что ты чересчур амбициозен, друг?

– Я надеюсь, что смогу написать вещь ничуть не хуже. Нужно быть уверенным в себе, и тогда всё получится. У человека всегда должна быть надежда на лучшее.

– Надежда? Ха! – саркастически хохотнул Ротозеев, возвращаясь на диван. – Ты ошибся страной! Надежды здесь ни у кого уже давно не осталось! Забыл, где живёшь, что ли?

– А я верю, что смогу написать такую книгу! – уверенно сказал Иван, возвращая «Комедию» на полку. – Нужно верить, и всё получится!

– Ну-ну, верь. Верить нам пока ещё не запрещают, – в голосе Шуры сквозил явный скептицизм. Было заметно, что он не верит своему другу. – Кстати, не займёшь мне пару тысяч до конца месяца? Я вообще пустой… Хорошо ещё, что у тебя пожрал сейчас.

– Что, совсем туго с заказами?

– Эх… И не спрашивай! Повеситься хочется!

– Ты же говорил, что у тебя один денежный клиент наклёвывался, разве нет? Хотел у тебя крупный заказ сделать? Неужели сорвалось? – удивлённо спросил Иван.

– Провалился бы в Преисподнюю этот денежный клиент! Все мозги мне выел – то не так, это не эдак… Редкостная скотина он! Хорошо ещё, что я сперва аванс получил, а уже потом его послал с такими требованиями! Да только не впрок мне этот аванс пошёл, всё подчистую проиграл! Карта не так легла…

– Снова играл? И не надоело тебе деньги просаживать, Шура?

– Без нравоучений только! – старинный друг высокомерно воззрился на Ивана, но тут же скис и жалобно добавил: – В квартире шаром покати, жрать нечего. Воду пью из-под крана, чая – и того нет. Хоть на Арбат выходи и портреты пиши за еду! Докатился! И самое главное – картины-то у меня есть, хорошие картины, качественные, а выставить их негде. Мне, может, одной выставки только и не хватает! Мне хоть немного подмог бы кто, хоть самую чуточку, а дальше уж я бы сам!

Иван сочувственно посмотрел на друга:

– А чего с выставкой? Совсем никак?

– Да полный швах! – злобно и одновременно устало ответил Шура. – Уж как я только не пробовал пробиться – всё впустую! А ведь я даже не авторскую выставку прошу, мне б хоть в коллективную втиснуться! Да где там… Всё Кадочкиными да Скворечниковыми занято! Шуты гороховые, чёрт бы их всех побрал! Ну и куда в этой стране честному художнику податься?!

– Но ты же всё-таки член ассоциации художников. Разве тебе как члену организации не положена выставка? Что ваш устав об этом говорит? – спросил писатель.

– Держи карман шире! В уставе много чего написано! Кабы всё по уставу делалось, то мы, художники, жили бы по-другому! Совсем по-другому! Мы бы ни в чём не нуждались, а могли бы спокойно заниматься творчеством, не думая о хлебе насущном. Художник – личность с чрезвычайно тонкой душевной организацией, которая не приучена решать свои бытовые проблемы и не знает, как беспокоиться о своих финансовых нуждах. А нынче, мы, мастера кисти и красок, влачим жалкое существование на обломках некогда могущественной структуры и не имеем даже элементарного! Что нам с этой книжицы, что зовётся членским билетом? Что нам с этих семи букв – ВАССХУД? Ничего, от слова «совсем»! Зато как звучит – «Всероссийская ассоциация художников»! – патетически закончил свою речь Ротозеев.