Павел Быстровский - Яблоки для Господа. Повесть

– Но демона вызывают! Нужно какие-то ритуалы специальные проводить… Я читал и… и по телевизору видел… – хватаясь за последнюю соломинку, связывающую его с реальным и рациональным миром, воскликнул Шура. Воскликнул скорее для себя, а не для демона, ибо всё было более чем реальным.

– Мы сами приходим, когда нужно, Шура, – ответил демон. – А если мы не хотим приходить – никакие ритуалы не помогут. Вернее, вызвать то нас, может быть, и получится – но вот попросить о чём-то вызвавший уже не успеет.

– А ко мне вы зачем… пришли? – севшим голосом спросил Ротозеев.

– Как я уже и сказал – помочь. Вы ведь хотите стать известным художником, не так ли?

– Хочу, – кивнул Шура.

– Я могу это устроить. Будет у вас слава, будет у вас богатство, будут у вас женщины. Всё будет. Ну, а взамен вы мне отдадите душу, – бесстрастно произнёс Бальтазар.

– Это не розыгрыш? Вы не шутите?

– Поверьте мне, Шура, у нас, демонов, чувства юмора нет. Как нет и других чувств, присущих человеку. Как то сострадание, любовь, совесть, ненависть, страсть… Ничего человеческого в нас нет. Даже это тело, которое вы видите сейчас, это не мой истинный облик, как можно догадаться. К сожалению, находиться в этом мире в своём подлинном обличии мы не можем. Да и общаться с людьми, как выяснилось, проще именно в таком облике. Ну, так что? Решитесь рискнуть и получить всё и сразу?

– Заманчивое предложение. Но… какие последствия у всего этого? – с осторожностью поинтересовался художник.

– Ваша душа переходит в мою собственность, а я вам в свою очередь даю то, чего вы хотите, – ответил демон. – Любое желание. Одно условие – ваше желание должно быть равноценным вашей душе, ведь не все души имеют одинаковую стоимость. Далее я даю вам определённый срок жизни, после чего вы должны умереть. Также, заключив контракт с тёмными силами, вам возбраняется посещать церковь и иные религиозные сооружения. Впрочем, всё это будет записано на бумаге, вы сможете сами ознакомиться с вашими обязанностями.

– Вы сказали о сроке жизни. Сколько? – хрипло спросил Шура.

– Обычно, в контракте мы прописываем сроки до пятидесяти лет, в зависимости от возраста заказчика и ценности его души. Чем выше стоимость души – тем больший срок отводится. Но согласитесь, что прожить даже несколько лет и получить всё, о чём только можно мечтать, гораздо приятнее и интереснее, чем прожить восемьдесят или, если очень повезёт, девяносто лет и так и не приблизиться ни на йоту к заветной цели!

О продаже души Бальтазар говорил сухо, словно речь велась о каких-то статистических данных для отчёта. Заметно было, что для демона этот ритуал никакой и не ритуал вовсе, а так – будничная работа, скучная рутина. И вместе с тем в голосе его ясно звучали нотки профессионального менеджера по продажам, который успешно втюхивает престарелым пенсионерам билеты на затяжной прыжок с парашютом или подержанные скейтборды мелким и крупным оптом.

– А потом? – облизав пересохшие губы, спросил Шура.

– А потом ничего не будет, молодой человек, – улыбнулся Бальтазар. – В назначенный час вы должны отойти в мир, как говорится, иной, чтобы я мог получить своё.

– Я говорю о душе. Что потом будет с ней?

– Да я уж понял, что о душе, а не о пирожках с повидлом, – ответил демон. – Душа будет принадлежать мне. То есть, формально она будет принадлежать мне с момента заключения сделки, но фактически я смогу получить её лишь после вашей физической смерти. Но не бойтесь, это не будет больно.

Бальтазар замолк, давая понять, что он закончил свой рекламный спич, и вопросительно посмотрел на художника.

– Я могу подумать? – помедлив, спросил тот.

– О, разумеется! Думайте, решайте. Когда решите – я снова приду к вам.

– Когда?

– Когда вы примете решение, Шура! Никаких ритуалов проводить не нужно. Когда вы решите – я буду знать об этом. Кстати, если ваше решение будет отрицательным – я и вовсе не явлюсь. Незачем людям лишний раз встречаться с нами, – осклабился демон.

– А моя душа… Она… – Ротозеев запнулся и затравленно посмотрел на Бальтазара. – Моя душа будет в Аду? Она будет гореть вечность?

Демон насмешливо покосился на художника и с едва сдерживаемым смешком ответил:

– А вам не всё ли равно тогда уже будет, друг мой? Что вы так о ней печётесь? Не вы ли говорили, что самое главное – прожить здесь и сейчас легко и вольготно, вкусив от жизни всё? Плевать на то, что будет потом! Да и вообще, будет ли это «потом»? Может, ничего и не будет, а? Но если и будет – что с того? Ну, искупают черти в раскалённом свинце вашу душу пару раз… Подумаешь, великое дело!

Шура нервно сглотнул, а его лоб покрылся испариной.

– Да не тряситесь вы так! Ну, честное слово, это я шутить так пытаюсь, да видно, не слишком хорошо выходит! – усмехнулся Бальтазар. – Я же говорил вам, что с юмором у нас не очень. Сами видите, что получается, когда я пытаюсь шутить. Ваша душа перейдёт ко мне на хранение, только и всего. И никаким пыткам она подвергаться не будет, это раз. А два – даже если кто-то и будет её мучить, то чувствовать вы ничего не будете. Как бы это вам понятнее объяснить… Душа – она нематериальна, она не чувствует ни боль, ни наслаждение. Как я уже говорил, представление людей об Аде несколько искажено, оно не совсем соответствует действительности.

Художник попытался скрыть выдох облегчения, но Бальтазар заметил это (впрочем, не подав виду).

– Думайте, Шура, думайте. Решайте, – повторил демон. – Всё в ваших руках. Вы сами строите своё счастье.

Шура Ротозеев моргнул, а в следующее мгновение в мастерской кроме него уже никого не было. Демоны приходят без приглашения, а уходят не прощаясь.

4

По утрам Ивану писалось плохо. Ему, врождённой «сове», требовалось много времени, прежде чем он мог приступать к написанию книги. Обычно, в дни, когда ему не нужно было ехать в офис, он вставал часов в девять, после чего тратил ещё полтора-два часа на раскачку и лишь потом садился за ноутбук. С недавних пор он начал работать на нём, сразу набирая текст электронным файлом, раньше же Иван предпочитал рукописи (именно поэтому его небольшая квартира была буквально завалена бумагой – чистой и исписанной). И хотя творчество не приносило ему ни копейки, всё же Размазин считал своим главным делом именно писательство, тогда как работу менеджером по рекламе не воспринимал всерьёз, видя в ней только стабильный источник дохода. Стоит ли говорить, что от офисной работы Иван не испытывал абсолютно никакого удовольствия? Напротив – когда он занимался творчеством, то чувствовал ни с чем несравнимое счастье. Счастье спокойное, ровное, умиротворённое, но от этого ничуть не менее желанное.

Иван в задумчивости стоял у окна, держа в одной руке бутерброд с колбасой, а в другой – чашку с горячим чаем. Казалось, в этот момент он находился не здесь, в своей квартире, а где-то очень далеко, на страницах своей будущей книги. Книги, которая изменит если не всех людей, то многих. Книги, которая позволит выполнить ему, Ивану, главную цель, которую ставит перед собой каждый автор – попытаться изменить этот мир к лучшему. Да, именно так – он всегда был уверен, что важнейшая задача литературы не развлекать читателя, а помогать ему, читателю, видеть свои собственные ошибки и недостатки, через которые можно рассмотреть и все ошибки и недостатки этого мира… От размышлений Ивана отвлёк стук в дверь. Как это всегда бывает, прозаический быт раздавил своей массой поэтический полёт мысли о возвышенном и вечном. Серые будни сошлись в неравной схватке с красочными мечтами и одержали над ними верх.