Илья Коган - Маленький Фишкин. Быль-небылица

Главное, не проговориться про Карла!

Утром я первым делом незаметно пробрался в «пещеру». Карл Иванович, нахохлившись, сидел на телогрейках.

– Вот! – сунул я ему крохотный кусочек хлеба и вареную картофелину. – Ешьте!

Больше слямзить не удалось. Да, по правде сказать, и неоткуда было. Мы давно забыли, как это – наесться досыта.

– Спасибо! – грустно кивнул головой бедный немец. – Их ферштее… я понимайт…

Он раскрыл свою сумку и достал конверт с бумагами.

– Мои карточки… Может, ви получать хлеб на талон… Или что еще будет в магазин…

Ну, что будет в магазине, я и так знал. Скорее всего ничего. За хлебом придется отстоять длиннющую очередь, на талоны «сахар» вдруг выкинут карамель, а талоны «жиры» отоварят комбижиром. Но это хоть что-то…

Я велел Карлу Ивановичу сидеть тихо, на улицу лишний раз не высовываться. Ну, уж если очень приспичит…

– А вечером что-нибудь придумаем, – бодрым голосом соврал я… Мы и так уже хорошо придумали: притащить немца к себе домой!

Сюня ждал меня у калитки. Из ворот кладбища уже выходили цыгане. Впереди, как всегда, неслась орава мальчишек. Увидев нас, они притормозили.

– С нами идешь, коровий пастух? – спросил тот, что постарше. – Как звать-то?

– Се… Се-е-ня… – проблеял я.

– Сесеня! – завопила орава. – Гаджо Сесеня!

Позже я узнал, что «гаджо» это «чужой». Нецыган, значит… А сейчас рослый паренек прикрикнул на друзей:

– Отстаньте, ромы! Сеня так Сеня… А я Лекса!.. А этого как зовут? – указал он на дядю.

– Сюня… Ну, то есть Израиль, по-взрослому… Но он не очень взрослый, поэтому так и остался Сюней…

Тут к нам подошел Ефрем. Оглядел меня сверху вниз и крикнул в толпу женщин:

– Соня, сделай из него рома! А то уж больно городской!..

Меня обняла за плечи девушка, которая вчера кормила мясом.

– Снимай рубашонку, красавчик мой! – И она достала из узла, который тащила на плече, что-то рваное и грязное. – Одевай! Будешь почти как маленький ром!

Когда я напялил на себя то, что она называла рубашонкой, Соня растрепала мои и без того лохматые кудри. Потом она облизнула палец, окунула его в уличную пыль и разрисовала мое лицо грязными полосами.

– Вот теперь, красавчик мой, ты на таборного похож! —

с удовлетворением сказала она и добавила еще одну грязную полоску на шею. – Пошли, пшала… братец!..

Хорошо-то как! – подумал я. – Я теперь не «придурок с коровой», а настоящий цыган!

Цыгане шли, не торопясь. Часть из них свернула на базар. Ребята вскочили в трамвай, идущий к вокзалу. Женщины разложили свои узлы на тротуарах, а Соня кинулась навстречу прохожим: – Кому погадать! Кто хочет свое счастье узнать! На брата, на мужа, на сыночка-кровиночку!

Ефрем уверенно шел к рынку, а мы с Сюней, да Лекса с парой мальчишек постарше – за ним.

У базарных ворот милиция разгоняла «толкучку». Надрывались свистки, продавцы, не больно-то торопясь, растаскивали по кустам швейные машинки и примуса, керосиновые лампы и зажигалки из толстых гильз. Эвакуированные запихивали в сумки заштопанные мужские костюмы и залатанные сапоги. Где-то верещал будильник. И только раненые из госпиталя и не думали отходить от патефона, который хриплым голосом пел о том, что «в степи под Херсоном высокие травы, в степи под Херсоном курган…». У нас до войны была такая пластинка, и я хорошо запомнил, что «десять гранат не пустяк».

Ефрем привел нас на край базара. Здесь сверкал свежими досками новенький сарай. Ага! Это было то самое, о чем говорили дома. Будто цыгане строят что-то на базаре. И будто платит им Соломон. И будто папа тоже внес свою долю в этот гешефт.

Это был какой-то чудной сарай. У него были два входа, но оба без дверей. Зато каждый вход был загорожен стеночкой.

– Сортир! – догадался Сюня.

И, правда! Я только сейчас сообразил: чего на нашем базаре никогда не было, так это уборной. Народ бегал в кусты за оградой. Ногу там поставить было некуда. Но никто не жаловался. Интересно, с чего это вдруг Соломону вздумалось менять базарные порядки?

– Вот вам ведро! Вот краска! Воду принесете с колонки… Размешаете и начинайте красить! – приказал Ефрем. А сам с Лексой полез на крышу. И скоро там застучали молотки.

Вот те раз! Красить сарай! Да я с красками последний раз имел дело в детском саду. Маме пришлось стричь меня наголо, потому что краска попалась какая-то приставучая.

Но делать нечего. Мы же теперь рабы. Как Соломон сказал… И мы с дядей поплелись на колонку.

Краски мы вбухали в ведро немеряно. Получилось что-то вроде картофельного пюре. С большими комками. Ефрем стукнул меня по затылку и послал нас за водой сразу с двумя ведрами.

– Позор еврейского народа! – обозвал он нас. – Краска должна быть, как жидкая сметана! – учил он, разливая наше пюре по ведрам.

– Вы небось и красить не мастера?.. Смотрите!

Ефрем окунул кисть в краску, дал ей стечь и аккуратно провел по доске. Потом по соседней… И доски засветились синим пламенем. Смотреть на это было одно удовольствие.

– Усекли?

Ефрем всучил мне кисть и застучал сапогами по лесенке.

А без песни он не мог:

Под эту веселую песенку я и начал красить. Конечно, получалось немножко не так хорошо, как у Ефрема. Скажем прямо, очень сильно не так. Краска почему-то стекала тощими ручейками, а в некоторых местах никак не хотела цепляться за доску. Но я старался. А рядом махал кистью мой дядька. Заляпывал сарай синими кляксами.

– Кто ж так красит!

За моей спиной нарисовались два моих друга. Алексей и Саша. Обоим что-то не нравилось в моей работе. Алексей прямо писал кипятком:

– Ты что никогда не видел, как красят декорации? Сколько раз торчал у нас за кулисами!

Ага, подумал я, а что если Алешку завести…

– Да ты сам только смотрел на маляров! – подначил я его.

– Да? – Алешка стал вырывать у меня кисть. – А вот щас увидишь!

И правда, у него получалось. Краска ложилась ровно. Не стекала и не разлеталась в стороны.

– Дайте и я попробую! – пристал Сашка к Сюне. Тот и спорить не стал. Уселся в тенечке и задымил, как паровоз.

Я, конечно, тоже не прочь был отдохнуть от трудностей жизни. Как говорила моя тетка Фрима. Но с крыши на меня не очень-то приветливо смотрел Ефрем.

– Дядя Ефрем! – пришлось попросить мне. – А можно еще кисть?

– За дверью! – махнул он рукой. И снова застучал молотком.

Я приволок палку с привязанной к ней кистью. И начал водить ею так же, как делали ребята. И, вроде бы, стало получаться.

– Смотри-ка! – сказал Алексей. – Прям Репин!.. Да! – вдруг вспомнил он. – Мы же чего пришли. Накрылась ваша труба!

– Как это? – сделал я вид, что ничего не понял. А сам посмотрел на Сюню. Чтобы молчал.