Сергей Банцер - Джон и Йоко. Фальшивые ноты

– Ну, и что ты ответила? – хрипловатым голосом спросил Джон.

– Я отказалась.

– Правильно сделала! – выдохнул Джон. – Ну, и что Пол?

– Он обиделся, – победно усмехнулась Йоко. – И чтобы отомстить мне сказал, что в Токио они с Линдой будут жить в императорском номере отеля «Окура». Он всегда ненавидел меня.

– Это тот самый номер, в котором останавливались мы прошлым летом? – спросил Джон, безразлично выпустив в потолок кольцо дыма.

– Да. Они собираются испортить нашу гостиничную карму!

– Ну, конечно! – воскликнул Джон, – Если они переночуют там хоть одну ночь, то перенесут туда свою карму!

– Да, – глаза Йоко заблестели от возбуждения. – Этот номер будет для нас потерян навсегда.

– Надо что-то предпринять, – сказал Джон. – Но что?

– Я посоветуюсь с Грином, – задумчиво сказала Йоко. – Он погадает нам на картах таро.

– С Грином? – Джон сощурил близорукие глаза.

– Да, он очень редко ошибается. Помнишь, он погадал нам перед покупкой картины Ренуара «Девушки на морском берегу»?

– Помню, – поморщился Джон, – я выложил за неё полмиллиона долларов. Не удивлюсь, если за то гадание продавец картины заплатил твоему Грину кругленькую сумму. Впрочем, делай, как посчитаешь нужным, – сказал Джон.

Когда Йоко ушла к себе, Джон ещё некоторое время сидел на кровати, потом встал, взял со спинки старого кресла из лозы спортивный костюм, сунул ноги в шлёпанцы и отправился в ванную. По дороге он увидел своё отражение в зеркале – худой длинноволосый субъект на тонких ногах с дряблыми мышцами.

Когда в шестьдесят пятом году какой-то журналист обозвал его «толстым Битлом», он так расстроился, что не смог забыть этого до сих пор. Поэтому Джон следил за своим питанием и каждое утро придирчиво измерял объём талии. В те редкие случаи, когда он выходил из Дакоты и спускался вниз по 72 стрит чтобы купить в киоске газету, прохожие его почти никогда не узнавали.

Сейчас, когда он был без своих обычных очков с синими стёклами, на него из глубины старинного итальянского зеркала смотрели глубоко посаженные беззащитные глаза. Нос с горбинкой, ещё более обозначившейся в последнее время, напоминал клюв диковинной птицы. Джон удовлетворённо хмыкнул и подмигнул своему отражению. Именно таким он представлял себе князя Мышкина из книги русского писателя с непроизносимой фамилией, которую он недавно прочёл.

В ванной Джон выдавил из тюбика зубную пасту, самую дорогую, которую можно было купить в Нью-Йорке, если, конечно, Фред не врёт. Фред работал у Леннонов уже год. Получив диплом журналиста в Сити-колледже, сейчас Фред мотался целый день по городу на своём зелёном Мерседесе, выполняя поручения Джона и Йоко.

А тогда, в детстве, тётя Мими, которой мать, найдя себе после развода нового мужчину, отдала четырёхлетнего Джона на воспитание, покупала самую дешёвую пасту. Мими следила, чтобы Джон не выдавливал на щётку слишком много, но, всё равно, паста быстро заканчивалась. Как ни давил Джон на тюбик, он не мог выдавить из него ничего.

Джон завершил умывание, надел спортивный костюм, круглые очки и двинулся обратно в свою спальню. По пути он задержался у Белой комнаты, вход в которую закрывала занавеска из колумбийских белых жемчужин. Шестьдесят пять тысяч долларов, заплаченных Йоко, безусловно стоят того, что эта занавеска защищает их дом от злых демонов. По крайней мере так сказал новый друг его жены и гадатель на картах таро мистер Грин.

Джон отодвинул занавеску и подошёл к роялю, стоявшему посреди комнаты.

Это был тот самый знаменитый белый рояль из «Imagine». Впрочем, в этой комнате было белым всё – толстый ковёр, покрывавший весь пол, белые стены, белый потолок, подсвеченный люминесцентными лампами с белым люминофором.

Открыв крышку, Джон сел за инструмент. Некоторое время он задумчиво перебирал бледными пальцами клавиши и брал аккорды – а вдруг он наткнётся на новую идею? Но, нет. Все звуки, все сочетания аккордов, извлекаемые им из рояля, были близнецами Imagin, альбома, которые многие считали лучшим в его сольной карьере.

Джон почувствовал, как в его груди снова зашевелил своими кольцами чёрный аспид депрессии. Последнее время так бывало всегда, когда ему не удавалось ничего сочинить. Совсем, как когда-то в детстве, когда он жил у тётушки Мими, он не мог ничего выдавить из пустого тюбика от зубной пасты. Как бы опять не пришлось лезть в сундук с надписью «Ливерпуль», на дне которого лежали спасительные конвертики с серым порошком.

Почему так?

Ведь совсем недавно было по-другому…

…Тогда его жена, которая всегда старательно писала легенду под названием «Джон и Йоко» решила написать новую главу. Она всегда решала всё сама, эта маленькая чернявая женщина, не получившая от природы и доли того, что получают длинноногие девчонки из ночных дискотек, и сумевшая взять всё это у жизни сама.

Тогда она сообщила ему, что им нужно пожить какое-то время отдельно. Но Йоко не была бы потомком самурайского рода, если бы не сказала перед этим своей секретарше, двадцатитрёхлетней китаянке Мэй Пэн:

Мэй Пэн

– Все о'кей, Мэй. Я знаю, ты нравишься Джону. Если он попросит тебя составить ему компанию, тебе не следует отказываться.

Журналисты хорошо знают, что нужно американскому читателю. Чем глупее будет легенда о Йоко и Джоне, тем больше газет и журналов удастся продать. Так с лёгкой руки какого-то репортёра появился тот дурацкий слоган «Потерянный уикэнд».

– Я думаю, ты можешь начать прямо сегодня, когда отправишься в студию. Ни о чем не беспокойся, я сама обо всем позабочусь, – спокойно сказала Йоко, пристально глядя в глаза ничего не понимающей стройной секретарше, которая возвышалась над ней на целую голову.

На следующий день, когда Мэй и Джон оказались в лифте, он набросился на неё и стал целовать. Мэй с испугом отшатнулась, а он, задыхаясь проговорил:

– Я целый день ждал этого момента…

…Джон нервно захлопнул крышку рояля и безвольно опустил руки. Он всё ещё не знает, почему так? Почему в его тюбике не осталось уже ничего?

А всё очень просто. Рядом с ним должен быть нужный человек. Детонатор. Только тогда он способен взрываться новыми музыкальными идеями, да так, что паста из тюбика сама рвётся наружу, стоит только отвинтить колпачок.

Но сам он его отвинтить не может.

В конце «потерянного уикэнда» он выпустил альбом, который поднялся в топ американских хит-парадов. Такое у Джона было впервые, после того, как распались Битлз. На обложке альбома вместо привычных «Леннон-Маккартни», как и в «Imagine», стояло только его имя. Хотя… Было бы правильней, если бы рядом стояло имя Мэй Пэн. Джон знал это точно.