Сергей Банцер - Джон и Йоко. Фальшивые ноты

Линда тревожно посмотрела на Пола. Один из операторов мгновенно развернулся и направил объектив на него.

– Простите, я жду, миссис, – вежливо, но твёрдо сказал таможенник.

Линда медленно, как сомнамбула, сняла с плеча сумочку.

– Откройте, пожалуйста, сумочку для досмотра.

Линда опять беспомощно посмотрела на мужа и медленно, как во сне, открыла сумочку. В ней среди дамских предметов первой необходимости лежало шесть маленьких конвертиков с каким-то порошком.

Оба оператора буквально влезли своими объективами в раскрытую сумочку.

– Это ваше? – спросил таможенник, оттеснив операторов и подцепив коричневый квадратик вынутым из нагрудного кармана пинцетом.

Линда молчала, опустив глаза.

– Миссис, ответьте, пожалуйста на мой вопрос – это ваше?

– Нет, – раздался вдруг резкий голос Пола. – Нет, это моё.

Операторы, как хорошо отлаженный шарнирный механизм, синхронно повернулись к нему.

– Вы подтверждаете, что это ваше? – уточнил таможенник.

– Да, – ответил Пол, – моё.

– Один момент, миссис, – сказал вдруг кинолог, – разрешите?

Он взял у Линды сумочку и, присев, раскрыл её перед мордой Себастьяна. Себастьян жадно повёл ноздрями и опять громко заскулил.

– Зер гут, Себастьян, – зер гут, – тихо похвалил его кинолог и отдал сумочку таможеннику, незаметно опять кивнув ему.

Набухико незаметно нажал ногой на секретную кнопку. В комнате дежурного наряда полиции раздался резкий звонок и на табло под цифрой «7» замигала красная лампочка. Старший наряда поднял трубку прямого телефона.

– Господин Кавасаки, – сказал он, когда на другом конце провода сняли трубку, – от стойки номер семь таможенного контроля поступил сигнал.

Кавасаки откинулся в своём кресле и прикрыл глаза.

– Ну, что, господин Кавасаки-сан? – участливо спросил его худощавый субъект, сидевший напротив и до этого шумно прихлёбывавший чай.

– Всё в порядке, Миягава, всё в порядке. Он пытался ввезти в нашу страну наркотики. Можете спускать на него свою свору. Сейчас его поведут через зал в полицейскую машину.

– В наручниках? – осведомился Миягава, – как договаривались? В вечерние газеты нужен именно такой ракурс, в министерстве мы всё согласовали.

– Да, да, – поморщился Кавасаки, – всё, согласно вчерашним указаниям. Всё.

Когда Миягава вышел из кабинета, Кавасаки выдвинул из ящика пульт и нажал кнопку. На пороге, почтительно склонившись и сложив руки внизу живота, появилась Кэори.

– Кэори, вам нравится Битлз? – спросил Кавасаки, подняв на неё усталый взгляд.

– О, да, – закивала Кэори, – конечно.

– А вы знаете, что к нам на гастроли со своей группой приехал один их бывших битлов – Поль Маккартни?

– Конечно, господин Кавасаки-сан, знаю.

– И вы купили уже билет на их концерт, да?

– Да, на послезавтра. Это будет их первый концерт в Токио.

– Сегодняшним рейсом из Нью-Йорка этот человек пытался ввезти в Японию наркотики, – сказал Кавасаки. – И мы его поймали. Что скажете, Кэори?

– Так что же… – Кэори растерянно уставилась на шефа, – теперь, значит что… концерта не будет?

– Боюсь, что да, Кэори. Вам немножко не повезло, сожалею…

– Быть может, он не знал? – криво улыбнулась девушка, – у них в Штатах к этому относятся не так, как у нас.

– Вот именно, в Штатах! А вы японка! Он американец. Или англичанин, может быть, какая разница! Если мы будем похожи на них… – Кавасаки махнул рукой, – если наши девушки будут стремиться быть такими, как американские девушки, то… Япония просто перестанет существовать. Наша великая и древняя нация просто исчезнет, причём очень быстро. Так происходит сейчас со многими странами, которые пытаются брать пример со Штатов. Поймите это, – вдруг совсем тихо добавил Кавасаки, – поймите, Кэори-тян.

– Да, господин Кавасаки-сан, это так, – ответила Кэори и поклонилась начальнику. – Конечно же, это так.

Когда секретарша вышла из кабинета, Кавасаки вынул из нижнего яшика стола магнитофон и вставил в него кассету. Эти волосатые наркоманы не стоят и одного ноготка Эми и Юми 1 1 В США и Европе известны как дуэт Дза Пинац ! Кавасаки надел наушники и нажал на клавишу. Две юные японки запели о своих первых в жизни каникулах любви:

Подчиняясь сигналу невидимого таймера, светильники, вмонтированные в покрытый белым ковром пол спальни, мягко засветились жёлтым светом. Йоко откинула стёганое атласное одеяло и села на краю огромной кровати. Во рту и желудке у неё было такое ощущение, как будто она всю ночь сосала медную ручку от дверного замка своей спальни.

Похоже, что в этом нелепом супермаркете под названием жизнь одним можно хапать всё, что подворачивается под руку, а другим нужно платить за каждую мелочь. И сегодняшнее утро, кажется, является одним из таких взносов, которые она должна внести в кассу жестокого супермаркета, где скурпулёзно подсчитывается баланс каждого из живущих.

Но главное, конечно, не это. Сейчас у Йоко в голове помещалась только одна мысль. Эта мысль, заняв весь объём мозга, ворочалась там, словно жирная навозная муха, не оставляя места другим мыслям.

Йоко сняла ночную рубашку и швырнула её на кресло, стоявшее рядом с кроватью. Сунув ноги в мягкие тапочки, она прошла в туалетную комнату. Здесь все устройства – биде, сливной бачок, раковина умывальника и даже вешалка для полотенец были изготовлены из настоящего розового китайского фарфора. Когда Йоко вошла в комнату, таким же мягким розовым светом зажглись светильники, плавно погаснув, когда она вышла.

В матовой глубине огромного венецианского зеркала, висевшего в ванной, Йоко увидела своё отражение – обнажённое тело сорокасемилетней женщины. На обрамлённом растрёпанными волосами бледном лице, глядевшем на неё из зеркала, чёрными агатами горели глаза. Низ живота пересекал розовый рубец – след от кесарева сечения, которому их с Джоном сын был обязан своим рождением. Её свисающие груди, немаленькие для её комплекции, но не поддерживаемые лифчиком, тоже не прибавляли её облику женской красоты.

Йоко вздохнула. Вот с таким активом ей приходится удерживать возле себя, наверное, самого желанного мужчину из живущих на земном шаре. Это, пожалуй, посложнее, чем вертеть на палочках десять тарелочек, стоя на бочках, как это делал жонглёр в цирке её детства.

Хотя, своим обострённым женским чутьём Йоко чувствовала, что вскоре в их с Джоном жизни что-то должно случиться. Что-то неизбежное и очень плохое.

Йоко подошла к креслу и разыскала валявшиеся там трусы и лифчик. Нужно успеть одеться к приходу Кита. Торопливо натянув джинсы и чёрную рубашку, которую она носила уже вторую неделю, Йоко вновь подумала: