Антон Евтушенко - Асимметрия

Первый взгляд на ситуацию: кидалово. Такая версия казалась мне самой очевидной. Правда, гипотеза хромала нелогичностью: как ни крути финансовая афера подразумевают личную наживу мошенника, а не жертвы. Пока что – с целым рюкзаком наличности – жертвой я себя не ощущал. Впрочем, поразмышляв немного, я похолодел от мысли, насколько всё просто и логично. Насколько мне известно, банк не несёт ответственности за содержимое ячейки. Это положение объясняется просто: банкиры не суют свой нос в вашу ячейку, и вы платите им только за охрану. Получается, что о содержимом банковского сейфа никто, кроме владельца, не знает, а это, что ни говори, удобное обстоятельство для вымогания. Ну, то есть приходит лох, вроде меня, открывает ячейку ключом и автоматически попадает на очень-очень-большой-развод. Ничто ведь не мешает заявить тому же Киму, что кэша в банке у него хранилось, скажем, сто тысяч. Или двести. Не суть. Суть: предъявить предъяву лоху.

На данном этапе рассуждений мои колени подогнулись и предательски задрожали. Я попятился назад от денежного вороха. Кидалово выходило филигранным и столь искусным, что я укрепился в мысли, что имею дело с профессиональным сообществом мошенников, использующих в качестве наживы тюремный общак. Наверно, Ким работал в доле с… С кем? С Юлианом? Бред! Зачем это ему? Ну: предположим, ведь можно предположить о человеке, что он двуличный интриган. Допустим, Юлиан организовал действующую схему по отъёму денег. Допустим, собрал команду. Но какого чёрта он выбрал на роль доильной коровы меня? Уж кто-кто, а он должен знать, что с меня-то взятки гладки. На эту роль больше подошёл бы Лунин. Вот уж у кого денег куры не клюют. Лунин! Как я не понял сразу. Возможно, он автор преступной группировки.

Автор преступной группировки? Я расхохотался собственной рассудочной дедукции, даже утёр слезу. Всё-таки перебор! Выходило всё как-то слишком за уши притянуто. Реальная жизнь не лишена простоты, и в этом её элегантность и изящество. С другой стороны, за такие уши грех не потянуть: воображение, подпитанное страхом, рисовало картинки не жизни, а, скорее, сюжета очередного «макулатурного» романа. Что ж, вот они издержки книггерской профессии. Будь у меня специальный блокнот, которым я, как когда-то, вдохновение ловил, можно было бы сейчас потешить страничку-другую блестящим «прожектом». Впрочем, от коленкоровых «неводов» в линейку я отказался давно – в пользу плоских представителей семейства Apple.

Не придумав ничего другого, я попытался просто успокоиться и проанализировать ситуацию с самого начала. Запустил руку в ячейку и ощупал каждый угол – вдруг что-то упустил. Нет, пусто. Вытащил выданный мне Кимом ключ из скважины и тщательно осмотрел на свет. Ключ, как ключ – ничего особенного: в кольце с пластиковым веретеном брелока, на который при подмётной передаче был наверчен газетный фунтик с пояснительной малявой. Когда я вышел из дежурки, всё моё внимание оказалось прикованным к нему. «Этика правильных понятий, – писал мне Ким, – требует от меня исполнения воровских наказов. Один из них, грев – продукты и вещи на поддержание заключённых. Чем бы ни завершилась наша встреча, буду вам признателен, если поможете со списком необходимого». Дальше следовал список необходимыхтоваров. Перечень был грандиозен. Перечислялись продукты питания: чёрный чай, сало, сушки, конфеты, курево. Список продолжал набор аптечки первой помощи – зелёнка, нашатырь, аспирин, активированный уголь и прочее, а довершали необходимое ёлочные игрушки и шахматные часы с карандашной пометой «лично для меня». На оставшемся клочке бумажного пространства Ким втиснул адрес банка и ещё одно пожелание. Он просил совершить денежный платёж для некой Галигузовой Нуры Атабековны на сумму пятьсот долларов.

Всё это очень походило на нигерийские письма счастья и золото Лимпопо, как типичный пример махинации с массой подставных лиц и продуманной легендой. Но что-то всё же не сходилось. Принцип работы хорошего лохотрона основан на том, чтобы втереться в доверие клиенту, получить с него деньги и – profit! – смыться с кушем. Да, всё верно, но тогда это был либо плохой лохотрон, либо его устроители не учли тот факт, что сделать профит может и сам клиент. Ничего не мешает мне сейчас изобразить джентльмена удачи и свалить с рюкзаком ко всем чертям, забив на всякие там просьбы и пожелания. Да за такую кучу денег можно и побороться. Ведь можно? Как только эта мысль вспыхнула и выкристаллизовалась в моем мозгу, я твердо знал: решение уже принято.

Вот если бы у каждой истории, берущей начало с гениальных и страшных недосказанностей, не было фигуры умолчания, того о чём не говорят, но что незримо присутствует за всеми помыслами и поступками, думаю, в сумме сюжета и интриги это выглядело примерно так – оскорбительно досадно.

Иногда я думаю, что перспектива знака многоточия – это лучшее, что могут дать сюжеты грядущих судеб. Ведь наши жизни – те же ненаписанные или недописанные повести. Насколько было лучше взращивать слова, выплёскивая на бумагу, тут же забывать. Тогда бы повесть моей жизни непременно напоминала чемодан, на котором сверху лежал бы взмокший автор, в тщетной попытке утрамбовать всё важные мысли и слова. Но совершенной жизни, как и совершенной книги, увы, не существует.

Упоминая об историях с недоговорённостями, прежде всего, я имею в виду историю отца. Для меня он был и остаётся самой великолепной фигурой умолчания, самым почётным знаком многоточия в нашей семье. Именно поэтому рассказывать о нём особо нечего, но не упомянуть его нельзя.

Его звали, зовут Карим. Он родом из междуречья Вятки, исконно этнического региона луговых марийцев. Мама из Чабакура, это севернее тех мест, где родился и рос отец. Но свёл их вместе Кирово-Чепецк. Мама сразу после школы уехала туда получать строительную специальность. Быть в этой теме тогда казалось жутко модным. Социализм строили, и всё такое. После учёбы мама осталась в городе, устроилась на работу, встала в очередь на квартиру. Чем занимался отец до судьбоносной встречи с мамой, я не знаю. Его мать, моя бабушка, которую я тоже совсем не знал, тянула в Кирово-Чепецке бизнес. Влиятельная дамочка была, скажу. Мама рассказывала, в девяностых местная братва ей забивала стрелки, а та будучи не робкого десятка, подвязывала дружбу с ворами в законе, набирала в штат головорезов-уголовников и устраивала лютую войну. Вроде взрывали её однажды, безуспешно, но за достоверность истории я не ручаюсь. А вот то, что она сама любого, с кем не могла договориться, «заказывала» – было страшной, но чистой правдой. А что хотите – девяностые, тогда подобное хоть и считалось беспределом, но удивляло кого-то мало. Обычная делёжка пирога с захватом или, как сейчас сказали, с освоением. К 91-му подошла мамина очередь на квартиру, ключи должны были выдать не то в октябре, не то в декабре. Но после августа стало ясно: квартиры не будет, новоселья тоже. Квадратные метры очередников благополучно отошли строительному кооперативу будущей свекрови. Бизнес у неё был строительный, мама тогда работала инженером-проектировщиком в Кирово-Чепецком КБ, которое дышало на ладан, готовясь испустить последний дух. Маховик строительного бума, раскрученный в начале девяностых, помог бюро выжить, он же познакомил маму и отцом. Тот часто в сопровождении личного водителя наведывался в бюро с мелкими поручениями матери. Это уже после, в нулевых, в обиход вошло устойчивое выражение «мажор». Но сами мажоры, конечно, появились гораздо раньше.