Татьяна Соловьева - Что сказал Бенедикто. Часть 2

– Господину офицеру что-то угодно?

Тот молча через плечо протянул деньги – вся дневная выручка была меньше, а день, что жаловаться, был неплохой.

– Что желаете?

– Чтоб ты ушел, мало – добавлю.

Хозяин посмотрел на официанта, официант даже проснулся и перестал зевать.

– Господин, четыре утра, трактир закрывается.

– Значит, дерьмовый у тебя трактир. Комнаты нет? Я хочу отдохнуть.

Вопросительно поднял еще купюры.

– Конечно, есть… Только, боюсь, для вас это не подойдет.

– Мне нужна самая маленькая комната, чтобы только кровать.

– Такие комнаты есть… Посмотрите?

Приезжий поднялся, закурил, затянулся раз, другой, поморщился, поискал глазами пепельницу, смял в руке почти целую зажженную сигарету и бросил в урну у двери.

Хозяин, изображая желание во чтобы то ни стало угодить, то почти бежал впереди, открывая двери, то семенил сбоку и сзади, потому что шагал генерал широко и мощно, заденет – сшибет.

– Вот, посмотрите…

Он открыл свою просторную комнату.

– Это твои хоромы, нет, мне попроще, на гонорар это не повлияет. Где-нибудь, где никто не ходит, мне надо отдохнуть.

– Вот комнаты по коридору, их три, взгляните, все сейчас пустуют.

Приезжий толкнул по очереди три двери, вошел в последнюю комнату, самую тесную, с окном, почти упирающимся в сарай, ее и сдавал-то хозяин, только когда просили до утра оставить кого-то мертвецки пьяного или битого. А за такие деньги?

– Плачу много, чтобы меня не тревожили, две недели – так две, проживу дольше – получишь еще.

– А… как имя господина?..

– Знакомиться я с тобой не собираюсь, ничего не предлагать, в дверь не стучать, если мне что-то понадобиться – выйду сам. Ясно?

– Да, господин генерал.

– Тогда мы с тобой поладим. Терпеть не могу, когда меня попусту тревожат.

– Ужин подать?

– Бутылку коньяка, если у тебя есть нормальный коньяк, кофе – только свари приличный. Хлеба и сыра. И поставишь графин с водой. Принеси пепельницу – на всякий случай.

Когда хозяин принес все указанное, и принес чистое постельное бельё, странный генерал уже лежал на кровати в шинели, сапогах и дымил в потолок, стряхивая пепел в пустой подсвечник.

– Поставь. Коньяк унеси, такой не пью, извини, без претензий. Я не запираюсь, но это не значит, что сюда можно входить.

– Да, господин генерал. Если вас будут спрашивать?

– Меня не будут спрашивать.

– Позвольте, я застелю вам постель.

– Не нужно.

– Но Вы хотели отдохнуть?

– Уже отдыхаю. Принеси темное покрывало и завесь окно, у меня глаза болят от света.

Хозяин принес темную штору, закрепил ее, красиво расправил, вытряхнул из подсвечника пепел, поставил хорошие, новые свечи.

– Иди, за две недели я заплатил – и две недели ты меня не тревожишь. Потом можешь попробовать постучать, не отвечу – подождешь еще немного.

– Для меня большая честь, давно не останавливались такие высокие гости.

– Ты едва не выгнал меня, болван, плести он мне тут будет про свое почтение.

Сказал обидное, но не обидно, даже стало смешно – в самом деле, болван, едва не выгнал.

И две недели он не то что ничего не заказывал – вообще не выходил. Дня через три хозяин посмотрел в дверную щель, жив ли? Жив. Ворочается, но не выходит. Через две недели хозяин постучал и зашел.

– Две недели, господин генерал, вы просили вам сообщить.

Так и лежит лицом к стене, через плечо указал на тумбочку – там следующая порция ассигнаций.

– Забирай, и все, как раньше договаривались.

Двухнедельный кофе, хлеб и сыр, и даже вода в графине почти не тронута. Засохшую еду хозяин хотел заменить свежей, воду сразу сменил. Пепельница пуста.

– Не надоедай, ничего не нужно.

И опять – день, второй, третий. Случилось у него что? По лицу не поймешь, глаза спокойные, говорит без нервов. Только непонятно, как он жив? Не сказать, что сильно осунулся.

Через три дня оказалось, что он гуляет на улице. На кровати лежал в шинели, а гуляет в мундире, потом и мундир сбросил в снег и снегом растирается, мускулы так и играют, быку шею свернет.

– Скажи, чтоб машину мою обмели.

– Уезжаете?

– Пока нет, не нравится, что ее так засыпало.

– Сейчас сделают.

– Идем, посмотрим, чем тут у тебя кормят, что-то я проголодался.

– На заказ лично сам приготовлю, скажите, что вам угодно.

– Можешь из себя не вылезать, я тобой доволен. Надо для начала попить, в горле как суховей прошел.

– Прошу вас, господин генерал. В зале люди, может, вас отдельно обслужить?

– Люди – это хорошо, давно их не видел.

– Там есть выпившие, не потревожили бы вас.

– Не потревожат. Где у тебя чистая вода?

– Сейчас принесу.

Перед Аландом возник высокий фужер с прозрачно чистой водой. Аланд долго подносил его к губам, но не выпил и половины. Смотрел на сидящих в зале, слушал чужую болтовню, попросил немного пропаренных овощей, и уже с полчаса пил свою воду. «Поел», называется, и ушел к себе.

Часа не прошло, вошли двое офицеров, сразу к стойке.

– Генерал Аланд?..

Говорить, конечно, не приказано, но и запрета не было. Он говорил, что не будут спрашивать, это точно не погоня. Оба, сразу видно, сыновья этого чудака. Молодой красавец и постарше – лоб с залысиной. Хозяин сказал шепотом, что «он здесь», но «просил не беспокоить, сегодня первый раз вышел, ушел к себе час назад». Старший младшему глазами указал на столик, а хозяину сказал также уверенно, как его генерал:

– Проводите меня к нему.

Хозяин молча развел руками – дело подневольное, что приказано, то и выполняй.

– Всё, спасибо, идите, – у дверей распорядился старший.

На каком языке они ругались, сказать трудно, вроде бы оба совершенно чисто говорили с хозяином по-эстонски, просто коренные жители, а тут – и не немецкий это, о немецком хозяин трактира представление имел. Кто б мог подумать, что этот генерал может выдавать голосом такие раскаты грома. И лысый-то не отстает, потрескивает молодым громовым треском: при таком молнии самые яростные и близкие, это уже не предвестники, это сама гроза в эпицентре, но генерал молодого так и впечатывает голосом, а тот знай распаляется. Щенок молодой, куда тебе против твоего генерала?

Молодой красавец невозмутимо сидит наворачивает, пьет кофе, даже покурить вышел на улицу и снова сел, погрузился в чтение польских газет, которых с собой привез целый ворох. Но те и не по-польски бранились. Только б не убили друг друга, к генералу-то хозяин трактира почти прирос-привязался, уедет – на душе пусто будет.

Красавец посмотрел на часы, подошел к стойке, стесняется, но спрашивает по-немецки, этот эстонского языка не знает, шляхтич какой-то. Значит, сынки у генерала – разнопородные. Хозяин трактира тоже не лаптем щи хлебает, на уровне кому-чего-приспичило – понимает и по-немецки, и по-польски, и по-русски, и, наверное, любого, подумал бы, понял. А у этого на его красивой мордашке все и так предельно честно написано, мог бы и рта не открывать, ясно, что хочет присоединиться к ругающимся. Разнимать пора, почему бы и нет. Остановился, попросил на поднос три чашки хорошего кофе, одну с сахаром (это точно ему) и две без – это старшим его громовержцам. Просит проводить, у дверей берет поднос сам, ему нужен повод, чтобы зайти. И иди себе с Богом, кто-то же должен их успокоить.