Хелью Ребане - Публичное сокровище. Повесть. Только для женщин

Он сделал при этом такой царственный жест рукой, что моему мысленному взору предстала выстроившаяся под вековыми сибирскими соснами длинная, как в общественный женский туалет, очередь женщин, рвущихся сделать всё для Будулая.

Вот он, мужской взгляд на вещи. Эта ли подруга , другая ли… Какая разница! Главное, во сколько обойдется любовь . И Стас мыслит так же. Что-что, а деньги считать он умеет. «Вот поэтому он с тобой, дорогая женщина – мысленно вздохнула я. – Значит, не зря есть такое китайское проклятие: „Чтоб тебе в следующей жизни родиться женщиной!“ Ничего не скажешь, правильное. Нет уж. Я избавлюсь от этого наваждения. Я задушу тебя, любовь, как цыпленка. Ну и что, что лучшего …»

Мой попутчик захрапел, а у меня, где-то на тонкой грани между сном и бодрствованием откуда-то снова всплыло: «Я купила тебе боржоми в стекле. Ты просил, я купила…»

В четыре утра в купе постучалась проводница: «Туалеты закрою на два часа! Скоро граница!».

С тех пор, как распался Советский Союз, и Эстония отделилась, естественно, появилась и государственная граница с Россией.

Там, где раньше поезд стоял семь минут, теперь – почти два часа. Сначала на одном берегу неширокой реки Нарвы, в российском Ивангороде. Потом, переехав через мост, ещё час – на другом берегу, в эстонской Нарве.

Пассажиры проснулись и толком не одевшись, поспешили в туалеты.

Пограничники, таможенники, дряхлый толстый лабрадор, дружелюбно ищущий наркотики, пограничник, вежливо попросивший меня встать, чтобы проверить, не прячется ли кто-нибудь под нижней полкой. Все они прошли мимо меня, полусонной, после их ухода снова засыпающей и просыпающейся при появлении новых чиновников в униформе.

Я взяла с собой для поездки во Францию несколько больших стеклянных яиц с гравировкой, копий восхитительных изделий старинной фирмы «Карл Фаберже». Купила в оптовый день на вернисаже в Измайлове. Этот новодел не заинтересовал таможенников. Они искали старинные иконы, наркотики, оружие. Даже открутили потолок нашего купе. Но там, увы, было пусто.

Наконец, около шести утра по Москве , колеса принялись снова отбивать бодрый ритм. До Таллинна оставалось четыре часа езды. Я перевела стрелки назад, на восточно-европейское время, и выиграла целый час жизни.

Уже ближе к прибытию, встала, умылась в тесном туалете, переоделась, собрала и отнесла постельное белье проводнице. Я прекрасно знала, что это ее обязанность. Но, как всегда, вошла в ее положение. Нас много, а она одна, трудно, что ли?

Будулай, с утра понурый и помятый, тоже встал. Мы пили противный растворимый кофе, который принесла проводница, и смотрели в окно. Мимо теперь проносились эстонские леса, ничем не отличающиеся от российских.

В России береза считается неким сугубо национальным деревом, но берёзы растут и в Эстонии. И песни про березу как символ родины, есть. Очень красивые. Впрочем, уже начиная с царского времени, Эстония не раз жила под правлением России. У стран было, так сказать, единое пейзажное пространство.

Время от времени за окном мелькали маленькие города, мои старые знакомые. Бывала там. Давно… В Нарве, в Йыхви, в Раквере… В Тапа как-то раз холодным зимним утром в баре ждала пересадку, и там подали вкусные горячие сосиски с капустой… А в Йыхви… в очаровательном маленьком кафе – изумительные горячие булочки… Почему-то все мои воспоминания были… съедобные .

Вдруг мимо пронеслось жуткое кирпичное здание. В красных стенах – зияющие глазницы окон с выбитыми стеклами. Словно и здесь подложили взрывчатку, как на «Пушкинской».

– Что это? – спросила я попутчика.

– Таллиннский мясокомбинат, – ответил угрюмый и несчастный с утра «цыган». – Обанкротился во время перестройки. Теперь всю Эстонию снабжает новый, раквересский мясокомбинат.

Вот как…. новое время и новые сосиски.

А вот и шпили старого города! Башня Длинный Герман… Приехали! Я встала и наклонилась над столиком, высматривая в окно среди встречающих на перроне, маму.

– Но все равно – вы очень красивая женщина, – вздохнул «Будулай» у меня за спиной.

Сама я, положим, не считаю себя очень красивой, но зачем же отказываться от комплиментов?

– Обязательно скажу об этом маме, – пообещала я, на мгновение повернувшись в его сторону. Его карие глаза смотрели на меня чуть ли не умоляюще.

– Дайте мне ваш телефон, – сказал он, – …пожалуйста.

– У вас есть жена, – строго напомнила я.

Пожелав «цыгану» всех благ, я схватила свой чемодан на колёсиках и ринулась к выходу.

В Таллинне моросил дождь.

– Здравствуй! О! Какая у тебя красивая куртка! – воскликнула мама, когда я вышла на мокрый от дождя перрон. – Как доехала?

– Нормально. Только ко мне всю дорогу сосед по купе приставал.

– Значит, ты дала ему повод. Дай мне сумку, я понесу. Поедем на троллейбусе, не будем тратить деньги на такси.

– В троллейбус с чемоданом? И с пересадкой на автобус! Ну, уж нет. Послушай мама, какой я могла дать ему повод? Неужели ты меня не знаешь? Уткнусь в книжку, никому не мешаю, примус починяю . Просто все мужчины – бабники.

– Какой еще примус? – удивилась мама.

– Да так, цитата.

– Не знаю, не знаю… Ко мне почему-то никто не пристает, – не без гордости произнесла мама.

Я даже приостановилась.

– Мама! Тебе же семьдесят пять лет!

– Ну и что? Ты выше меня, на, держи зонтик!

Я подняла мамин новый огромный, алый зонт над нашими головами. Под ним наши лица приятно порозовели.

Действительно, ну и что .

Два года назад, когда сын неожиданно уехал в Америку (я почему-то вбила себе в голову, что он будет жить вместе со мной до скончания века), я, немного успокоившись, внушила себе: «В пятьдесят жизнь только начинается» и сама позвонила Стасу. Целых десять лет я отнекивалась от его предложения повидаться, ограничиваясь беседами по телефону. Так почему же маме не начертать на своих знаменах: «Жизнь начинается в семьдесят пять»? Человек умудряется в течение жизни так ловко менять систему координат, что неизменно остается молодым.

– Ты сама виновата, если к тебе пристают, – подытожила мама, когда мы сели в такси. Пожилой таксист с интересом посмотрел на меня в зеркало заднего вида. Я отвернулась к окну.

Виновата , обиженно думала я. Ну, конечно. Я ведь не подскочила, как ужаленная, не вскричала: «Как вы смеете!», когда «Маркс-Будулай» налил мне водки. Виновата. Сама в этой жизни родилась женщиной. Значит, чем-то провинилась в предыдущей. Остается уповать только на следующую. Надеюсь там родиться мужчиной. Вот уж тогда-то я отыграюсь! Буду иметь жену, любовниц… Они будут для меня всё делать, а я буду приставать ко всем встречным женщинам. И меня за это никто не осудит.