Дарья Гребенщикова - Дашуары

– я на тебе женюсь, – сказал Валерик, – но запомни – футбол, баня и никаких кошек в доме! Иначе сразу – в глаз, и уйду к маме. К своей!

Инна кивала быстро-быстро, и прикидывала, сколько занять на свадьбу. Мать её съехала к бабке, оставив молодым прочный еще дом в пригороде, и жизнь пошла своим чередом. Инна стригла, укладывала, мыла головы и собирала сплетни в салоне красоты, Валерик устроился в Городе – охранником в супермаркет. Футбол с баней сочетался, котов на горизонте не было.

Как-то городская дачница, уезжая, стыдливо сунула Инке коробку —

– ой, Инночка, может быть, Ваш муж утопит? У нас просто руки не поднимутся! А наша девочка породистая, а вот – нагуляла.

Инна приняла в карман халата пятисотенную, и принесла коробку домой. Валерик, хрустя чипсами, пил пиво и орал «Оле-оле-оле!» В такие минуты его трогать было опасно. На веранде Инна пристроила коробку под шаткий столик, открыла крышку, и встретилась глазами с котенком. Глаза эти, огромные, раскосые, были цвета мартовского неба. Котенок был уже почти месячный. Расцветка чудноватая – где рябенький, где в полосочку, лапы несоразмерно длинные и сам тощий какой-то. Котёнок мяукнул и попытался подняться.

– ой! – сказала Инна, – ты какой прям страшненький! Не кот, а труба на ножках…

Котёнок вцепился передними лапками за край коробки и мяукнул. Он даже и это делал, не так, как простые коты, у него выходило так —

– мяяя… мяяяя… ууууу… мрррр …мммяяя… аааа…

– блин, – сказала себе Инна, вынимая котенка, – блин и блин! вот че они? наигрались, пока он не вырос! а теперь – давай, Инка, топи, бери грех на душу! Как такого утопить… даже у Валерки рука не подымется… Вот, гады… – Инна прислушалась – в зале еще громыхал телевизор, футбол жил. Засунув Длинного за пазуху, Инка вышла во двор, и в сумерках добежала до бабкиного дома. Мама с бабкой пили чай с ликером.

– пожаловала, – растянула мать, – здрасьте, приехали! Уже выгнал?

– мам, да ладно тебе, – Инна вытащила котенка и поставила его на диван, – гля-ко, красивый, да?

– убери ты эту пакость шелудивую, – запричитала бабка, – мало у меня своих трех, опять мне тащит! Исть самой неча, а она все тащит и тащит!

– ба, да ладно – время поджимало и кота нужно было пристроить, – ну на ночь возьми, а? Я тебе химию завтра сделаю?

– ну тя … – бабка еще колебалась, но мать, с которой у Инки с детства были контры, запричитала, – вот те совести нет! вот что батька твой прохвост! вот те в душу прям лезет и лезет! Изведет на жалость… Вон, Чубарихе подкинь, у ней полный двор, а нам с мамкой самим еле на молоко…

Недослушав, Инна опять схватила кота, который, устав, уже улегся на диван, и помчалась в салон.

В салоне было пусто, маникюрша Валя грустно водила пилочкой по своему ногтю. Из телевизора неслась жалобная девичья песня о неразделенной любви. Напротив Вальки сидел Николай Семёныч, отставник и зануда.

– Валь, – Инна опять достала котенка. Тот жмурил глазки и, казалось, падал от усталости. – Валь, смотри, какой! Тебе не надо?

– ой, Инуся… – Валя взболтала пузырек с лаком, – мне замуж надо, а с котами нынче не берут, – тут Валя скосила глаз на отставного майора.

– это у вас, девушки, кот красивой породистости, – Николай Семёныч служил в ЗГВ еще при СССР, – я непременно таких в Германии видел. Очень породистость эта много денег стоит. Как при нынешнем режиме в еврах, не скажу, но тыщ десять рублями – факт. Это… – отставник напрягся до багровости шеи, – ориентир! Вот! Такой дорогой вам выпал екземпляр. Продайте его на станции, мужу дорогой телефон купите, вот.

– Валь, – Инка почесала котенка между ушками, – тебе как раз под цвет гарнитура твоего, не?

– не, ну Инка, – заныла Валька и замахала в воздухе руками, суша лак, – ну, блин куда? У него еще такие уши, прям заяц… не, я персов люблю… чтобы вот такие были – Валька сморщила нос, прижав к нему палец, – а этот какой-то унылый… и подерет всё на фиг? – Обожди, – Валька кивнула на подоконник, – на вон, молока ему налей, у меня утрешнее, со станции.

Котенок лакал молоко так, что жалость взяла Инку за горло. Котенок лакал и всхлипывал, и пузичко у него раздулось шаром.

– все, дамы, – отставник отодвинул кота от мисочки, – нельзя больше. А то либо лопнет, либо тут, – он огляделся, – обделает вам весь салон. А как? Были таки случАи… с голодухи оно…

Встречая приходящие из Москвы поздние электрички, Инна заглядывала в глаза добрым на вид тёткам и предлагала котика породы «ориентир» «забесплатно».

– у нас, знаете, – Инна лепетала, – аллергия у ребеночка, а тут такое дело…

– а кошку-мать куда дела? – спросил смешной парень с дредами, – утопила, поди???

– да нет… – Инна поняла, что завралась и расстроилась окончательно. Котенок спал, и пахло от него молоком и кошкой-мамой. – ну некуда, поймите! и породистый, ориентирный… вот… задарма!

– это, лапа моя, – парень почесал котенка под подбородком, – порода и впрямь редкая – ориентальная кошка, редкого, мраморного окраса. Но папаша, судя по всему, местный наш… не возьму, прости – снимаю сам квартиру. Да ты оставь – чудо ведь, а не котенок! Смотри – уши какие! И назови его… – у парня зазвонил сотовый, – Боб! В честь Боба Марли!

Когда совсем стемнело, Инка вернулась домой, вымотанная сильнее, чем после целого дня на ногах в салоне. Валерик спал на диване, и чипсы падали на палас.

– ну, не свинство! – сказала сама себе Инка и ушла на кухню. Уложив котенка в грибную корзинку, она села рядом и стала смотреть в окно, где начавшийся дождь, пролетая мимо уличного фонаря, окрашивался в желтый цвет. Ей стало так жалко себя, котенка, Валерика и даже бабку с матерью, что она заплакала. Котенок, будто почувствовав, выкарабкался из своей корзинки и пытался залезть на Инкину ногу, отчаянно мяукая.

– эх ты, заяц мой. – Инна подняла его себе на коленки, – и вот, как эта тетка себе думала, – утопить!? Это ж надо придумать такое! – Надя уже забыла о пятисотрублевой купюре в кармане. – я тебя Стасиком назову. В честь Михайлова. А Валерка пусть чешет со своим футболом к мамане. Никакой от него радости, муж называется…

Ночь котенок Стасик проспал в корзинке, а утром Валерка, проспавший электричку, и слона дома бы не заметил. Инна, зевая, метала на стол бутерброды и изредка поглядывала в угол кухни.

А в тот же утро, в городской квартире, мама утешала рыдающего сына —

– Никол, ну не реви! – шестилетний Николка, не найдя котенка после переезда с дачи, зашелся таким плачем, что отвлечь или успокоить его было невозможно, – ну, послушай! Котенок теперь живет у хороших людей, у них не было котеночка, а теперь будет! Там тоже живет маленький мальчик… – мама вдохновенно врала, и вот уже деревенский мальчик оказался больным и спасти его мог только котенок… но все было тщетно – мама! – Николка уже орал, – отдай моего Ван Гога, мама, я сейчас лягу и умру от горя! Мама… ты гадкая… я тебя ненавижу!!! я уйду от тебя!!!