Юрий Гилерович - Страницы жизни

Дома я был представлен и его школьным друзьям – Жене Бабенову и Юре Лившицу, Сереже Каплану. Осенью 1956 года ребята познакомились с тремя девушками: Милой, Светой и Олей. Мила училась в Медицинском институте, Света – Текстильном, где Ольга не помню. Симпатии ребят обозначились: Толя ухаживал за Милой, Женя за Светой, Юра пытался «клеить» Ольгу. Через какое-то время после их знакомства и я примкнул к этой компании. Обычно мы встречались на квартире у Светы. Она жила в коммунальной квартире одного из домов «Крестовского жилмассива». Сейчас эти дома снесли, остался один полуразрушенный.

Наличие четырех парней и трех девушек не мешало нам. Из квартиры мы направлялись на прогулку в парке Крестовского острова, где весело проводили белые ночи. Ольга, яркая девушка с большой копной вьющихся волос, отвергала ухаживания Юры Лившица; был ли я тому причиной, не знаю. Света вышла замуж за Женю Бабенова, который сменил свою фамилию на фамилию жены – Антонов. С Милой я встретился при купании на Каме, когда поезд, везший нас на целину, сделал остановку. Мила недвусмысленно дала понять, что хочет меня. Мужская дружба была для меня дороже, и я не поехал до следующего перегона в тамбуре вагона, который вез студентов Медицинского института. После возвращения с целины Толя с Милой расстались.

Сегодня мы дружим семьями. В течение многих лет проводили отпуск вместе на машинах в поездках по Крыму, Кавказу, Прибалтике, Украине, Молдавии. У Толи прелестная дочка Юля и сын Филип, окончил институт холодильной техники внук Саша. Стараемся праздники проводить вместе.

На этот же период пришлось и увлечение «стиляжничеством». Самым большим стилягой в нашей группе был Саша Куриленко. Он с гордостью носил узкие брюки, туфли на толстой микропоре и великолепно начесанный кок, благодаря наличию отличной шевелюры из жестких, вьющихся волос. В моду вошла стрижка «канадка». Но надо было придать голове и соответствующий антураж. Потому стриг себя я сам. Также перешивал самостоятельно брюки, добиваясь необходимой ширины. Ну а шикарные темно-сиреневые ботинки на толстой белой микропоре мне удружила мамочка, достав их где-то по блату. Отличился и в шитье рубашки, начиная с кроя и заканчивая отделкой по заранее выбранному фасону с воротом «апаш».

В институте Толя сошелся также с Витей Николаевым. Витя был достаточно странным парнем на фоне тогдашней молодежи с ее однообразными взглядами. Он никак не вписывался в общую систему, да и, пожалуй, не стремился к этому. После первого курса группа летом была направлена на работу в колхоз. Что там произошло конкретно мне неизвестно. Я тогда с ними не учился. Во всяком случае, он отказался делать что-то, что делала вся группа, но это противоречило его убеждениям. Результатом всего явилось комсомольское собрание, на котором был поставлен вопрос об исключении Вити Николаева из комсомола. Конечно, закончилось это ничем, по-моему, порицанием, но надо было видеть, как толпа пытается расправиться с индивидуумом, отказавшим ей в общности взглядов.

Жил Витя в коммунальной квартире в доме Эмира Бухарского на Кировском (ныне Каменноостровском) проспекте. Родителей у него не было. Воспитывали тетушки, проживавшие в Пушкине. Внешне он был не интересен. Редкие волосы, гладко зачесанные на пробор, большой нос, не красивший его. Одет он был всегда аккуратно, но однообразно, с постоянной белой манишкой. Учился средне. Алкоголь не употреблял. Всегда приветлив, но нелюдим. Доступен он был, пожалуй, только Толе. Среди его увлечений было чтение французской литературы в подлиннике, занятия тяжелой атлетикой и в последние годы – изготовление из газетной бумаги буеров и лодок для использования на Финском заливе.

Наверно надо рассказать и о последующей судьбе Вити после окончания института. По распределению направили его в ЦКБ-57, где он и трудился исправно в должности инженера. Трудно сказать, откуда в его голове зародились мысли об отъезде в США. Год был 1970, время жесткое, «андроповское». Но охота пуще неволи. Выбирает он довольно странный способ решения этой задачи. Так не поступил бы ни один «советский человек», отчетливо понимающий, какая государственная машина ему противостоит. Витя едет в Москву, подходит к охране посольства и требует, чтобы его пропустили к послу, так как у него в Америке дядя, с которым ему надо встретиться. Охрана предлагает обратиться в Красный Крест и навести необходимые справки. Витя вежливо благодарит и при следующей смене караула пытается пробиться силой. Все заканчивается печально – «столыпинский вагон» и психбольница им. Скворцова-Степанова в Санкт-Петербурге.

О том, что Витя, находится в этой больнице, узнал Толя, и мы вдвоем отправляемся навестить его. Любезно принимает лечащий врач, расспрашивает нас о нем, сообщает:

«Странно, у нас такая интеллигентная публика, академики, а он ни с кем не общается. Только с одним бомжом, который поехал требовать пенсию в Верховном Совете, и был доставлен сюда той же оказией. Мы тестировали его на предмет, что же его не устраивает в жизни СССР. Он ответил, что не согласен с учением марксизма-ленинизма, в частности с учением о церкви. Однако никаких вразумительных доводов в поддержку этого привести не смог». Она устроила нам встречу с Виктором. Мы деликатно пожурили его. Сказали, что не прав. Продержали Витю в больнице полгода, чем «накачивали» его не знаю. Выпустили его, и он снова приступил к работе, даже секретность не сказалась.

К работе Витя приступил, но мысли о побеге не оставил. Он продолжал усиленно тренироваться в длительных заплывах в ледяной воде, клеил буера и лодки из газетной бумаги и, наконец, приобрел акваланг. Цель – побег морским путем из Батуми в Турцию. Витя рассчитывал на свои силы, но не знал, что за ним ведется негласный надзор службами КГБ. Естественно, на пути в Батуми его задержали, акваланг конфисковали и посадили на поезд обратно в Петербург под надзором сопровождающего. От сопровождающего он умудряется уйти и пробирается к западной границе СССР, чтобы пересечь ее сухопутным путем.

Витя сумел – таки преодолеть пять полос вспаханной территории и колючки, переплыть Днестр и оказался в Румынии. А здесь опять подвела его натура. Сев в поезд, при проверке билетов он не нашел ничего умнее, чем сказать, что он ищет политического убежища. За него взялась румынская Сигуранца, но поняв, что проку от этого никакого не будет, передала России. Со слов Виктора передача проходила на мосту, как в лучших шпионских детективах. Далее спецприемник для политических в Кишиневе, затем в Казани и потом уже питерские «Кресты», из которых он пытался бежать, но сломал ногу. Навещали мы его снова в больнице им. Скворцова-Степанова. Встречала нас тот же врач. Сказала, что ходить незачем. Диагноз ясный – шизофрения. Все эти злоключения на внешнем виде Виктора никак не отразились. Получив инвалидность, чтобы обеспечить себя, он занялся сбором орехов и грибов, совершая дальние поездки в Украину.