Галина Луч - Письма к Богу

– Ландыши? Купила сегодня на базаре.

– Да не про цветы я, а про все это, – он обвел взглядом скатерть самобранку. – Мог ли я подумать, когда тебя встретил, что за клад мне достался.

– Только не говори, что я через желудок добивалась любви. Нет, Петенька, у меня все наоборот, это от большой любви к тебе я так самовыражаюсь. Полезная и вкусная пища – это вклад в здоровье.

– Так ведь еще и красота какая! Все со вкусом, с изюминкой, придумкой.

Тося расплылась в улыбке.

– Творить можно везде. Было бы желание, – она уселась за стол, сложив руки, как ученица, с удовольствием глядя на мужа. – Вкусно?

– Еще бы!

– Петя, у меня письмо мальца из головы не выходит. Дедам Морозам писали, волшебникам, наверное, тоже, а вот Богу, да еще через почту….– Она покачала головой.

– А знаешь, мать, мы в той же ситуации.

– Ты о чем?

– Да о Кольке нашем. Надо сделать все возможное, чтобы сын не ушел из семьи.

– Так ведь Танька непутевая, грязнуля. Вечно бардак в квартире, обедов никогда нет.

Петр Васильевич отодвинул тарелку.

– Ну и что?! Обеда, видите ли, нет. Зато сын есть семи лет. Ты дома сидишь, взяла бы да приготовила всё, что надо.

Тося встала, выпрямилась во весь свой небольшой росток и раздраженно стала приводить аргументы не в пользу своей невестки.

– Вот еще, обед ей готовить! Я за тебя замуж вышла, сама все делала. Работала, чистоту наводила, да еще и Кольку воспитывала. Мне никто не помогал. Никто! Наработалась за свою жизнь, все, хватит, не зря пенсия предусмотрена.

– Внук ведь наш… Семья.

– Я с Сашкой и в кино, и в театры хожу, и к нам они его привозят, а семья другая сложится, может, и лучше будет.

– Да как у тебя это все легко! Другая… Не должно быть другой! Должно вырасти цельное родовое дерево, именно родовое, а не гнилое, – он встал из-за стола. – Грех бросать своих жен и детей из-за мужской прихоти. Идут как зомби на поводу у одного своего места. Если бы я за этим местом побежал, ты сейчас со мной бы не сидела и с Колькой неизвестно, что было бы.

Тося возмущенно вскочила.

– Ты что, мне изменял? А ну, признавайся! Ведь у тебя ноги нет, инвалид, и все туда же. Изменял?

– Дура ты. Изменял, не изменял. Я говорю, что не за мужскими прихотями идти надо, а за сердцем. Оно вести по жизни должно. Инвалид, видите ли, а бабы, между прочим, на шею вешались. Только я за сердцем шел, – он выскочил из комнаты и хлопнул дверью.

– Но Танька ведь не хозяйственная. Она мне никогда не нравилась, – полетели ему вдогонку слова Тоси.

Петр Васильевич предстал перед женой грозный и нетерпящий никаких возражений.

– У нашего сына есть сын и жена. Он должен жить с ними и в радости, и в горе. Мы должны все предпринять для их примирения.

– А если не получится?

– Значит, плохого сына воспитали, главному не научили.

– Чему?

– Заповедям Божьим.

Плотно зашторенные окна создавали иллюзию ночи. Маленькое бра тускло освещала кровать. Света лежала, глядя в потолок, а у нее на груди примостился Генка – друг, любовник и надежда. Надежда на будущую семейную жизнь. Непонятно только было, скоро или не скоро придет это будущее и придет ли вообще.

Лениво поглаживая Генку по голове, Светлана вспомнила о письме. И голос Лизы зазвучал как наяву: «Боженька, помоги моей мамочке, верни папу».

– Ген, а сколько сейчас лет твоему сыну?

– Восемь, а что?

– Пойду, чайник поставлю.

– Светик, ну подожди еще чуток, разберусь я со своими, обещаю, – он потянул ее обратно в постель. – Потерпи. Все будет хорошо.

– А жена как?

–Да что жена, пилит и пилит. Надоела. То денег мало, то прихожу поздно, то не так, это не так.

– Она ведь, наверное, догадывается, что у тебя кто-то есть?

– Наверное. Я особо и не скрываю.

– Ладно, пойду чай ставить, – вырвавшись из его объятий, она скрылась за дверью.

Стрелки часов приближались к полудню, на кухне засвистел чайник, запахло кофе, час любви остался в прошлом.

– Ген, кушать будешь?

– Нет, Светик, я же дома завтракал. Мне чашку кофе, как всегда, и я на работу, – он посадил ее к себе на колени и обнял.

– Скоро, Светик мой, скоро я к тебе совсем переберусь. Примешь?

– А как же сын?

– Я же его не бросаю и никогда не брошу, буду во всем помогать.

– Мой бывший, наверное, также кому-то говорил, а через несколько месяцев забыл и про Стаса, и про то, что говорил.

– Светочка, ну, пожалуйста, не хандри. Я же тебя люблю.

– А жену?

– Любил…

Входная дверь заскрипела, издав протяжный стон, предупреждая о чьем-то приходе. На кухне появился Стас. Рослый подросток смущенным взглядом оглядел мать и Геннадия.

Света застегнула верхнюю пуговицу коротенького халатика. Геннадий, заёрзав на табурете, встал.

– Ну, что так смотришь, помешал? Отменили два урока алгебры, не на улице же сидеть. Дождь ведь.

– Мне на работу пора. Я тут на минутку забежал чайку выпить.

– Чайку… ага, – Стас саркастически улыбнулся.

– Иди мой руки, голодный, наверное?

Закрыв за Генкой дверь, Светлана поменяла халатик на одежду, более соответствующую кухонным делам, и робко вошла на кухню.

– Мам, он же женат, – в глазах у Стаса можно было увидеть осуждение и неприятие материнского выбора.

– Гена меня любит, и я его.

– Он, небось, и жену любил.

– Много ты понимаешь.

– Много ли, мало ли, но точно знаю, что он предатель, такой же, как мой отец. Это я хорошо понимаю. А ты… ты глупая дура.

Выкрикнув свой текст, он схватил куртку и, выскочив из дома, сильно хлопнул дверью. Светка, молча, достала сигаретку, прикурила, устроившись на табуретке, и замерла, глядя в одну точку.

На улице уже смеркалось, когда тетя Валя добралась до дома. Тяжелый физический труд для 65-летней женщины давал о себе знать. Отёкшие ноги ныли, а руки еле держали сетку с продуктами. Глянув на свои неосвещенные окна, она вздохнула.

– Опять гуляет. Ну, я ей покажу.

Поднявшись к себе на 4 этаж пятиэтажного дома, тетя Валя открыла дверь и увидела курточку и сапоги внучки.

– Дома, слава Богу. Томка, чего впотьмах сидишь, на вот сумку разбери.

Тишина насторожила, быстро раздевшись, она прошла в комнату внучки. Томка лежала на постели, уткнувшись в подушку, и посапывала.

– Том, спишь, что ли? Рановато вроде. Нагнувшись над внучкой, Валентина почувствовала винный запах.

– Это что ж такое, а?! Как от пьяного сапожника разит! А ну, вставай, дрянь эдакая! Где напилась?

Тётя Валя подняла свою двадцатилетнюю внучку, как пушинку, и потащила её в ванную.

– Ба, не надо, я сейчас сама. Я нормальная, – пыталась вставить Томка. Но где там?! Валентина уже мочила ее под струей холодной воды, причитая всякими горячими словцами. Вытерев полотенцем голову, она потащила внучку на кухню и приготовила крепкого чая.