Галина Луч - Письма к Богу

– Ба, мне уже двадцать лет. Я взрослая и имею право на личную жизнь.

– Имеешь право? Хорошо, имей. С завтрашнего дня делай все сама. Жрать готовь, покупай себе продукты, плати за учебу, стирай, убирай за собой.

– Ну, и буду, – Томка поджала губы и вызывающе подняла мокрую голову.

– Давай, давай, иди, вкалывай. Хватит бабке старой горбатиться на трех работах для твоего образования.

Томка опустила глаза. Хмельной задор прошел, оставив после себя неприятный вкус во рту и головную боль, не говоря уже о немилости бабушки.

– Ну ладно, ба, прости, но мне все-таки не пятнадцать, а двадцать лет.

– Томка, мне все равно, сколько тебе лет; пока ты сидишь на моей шее, ты для меня дите. Не понимаю я вас молодых – гулять, пить, спать друг с дружкой – это вы взрослые. Как сейчас говорят, сексуально созрели для забав… А как идти подработать, ответственность за свои поступки нести – это вы еще маленькие. Ты, Томка, еще ни одной копейки не заработала, а все во взрослых играешь. Не забывай, какая у тебя наследственность – отец-то твой спился! Тебе не то что пить, а нюхать нельзя. Внутри протест должен быть против этой гадости. А ты вон…. На какие деньги расслабилась, а?

– Угостили. Я не на свои.

– А они на какие деньги? У мамы с папой взяли или, еще хуже, – у бабки какой-нибудь старой, вроде меня.

– Ба, ну какая ты старая? Кровь с молоком… А темперамента на дюжину молодых хватит.

– Не подлизывайся. В общем, так: если еще раз в таком виде домой явишься, стыда не оберешься перед своими собутыльниками. Всем достанется, ты меня знаешь.

– Знаю, – прошептала Томка.

– А теперь иди, спи, глаза мои на тебя не смотрят. Тьфу! Вонища, как из помойной ямы.

Томка поплелась к себе в комнату, а Валентина разобрала сумку, вскипятила чайник, сделала бутерброд с сыром и, наконец, присела. Гудели ноги, спина, но больше всего беспокоила душа, страх за внучку.

Когда ее дочка Наташка вышла замуж за Мишу Одинцова из соседнего дома, Валентина жила уже одна. Она выгнала своего пьяницу – мужа и радовалась жизни, как девчонка. Радоваться пришлось недолго. Наталия перебралась к своему мужу в коммуналку и в скором времени родила Томочку. Жизнь у них не заладилась из-за пристрастия Михаила к спиртным напиткам. Внучку принесли к бабушке, а Наташка зажила на два дома, незаметно втянувшись в пьянство. Валентина обратилась к специалистам, и ей доходчиво всё объяснили. Собрав всю информацию, свою материнскую любовь и силу, она отправилась вытаскивать свою дочку из лап дьявола. Крепко досталось зятю, а Наташка отправилась в деревню к бабке, которая отпаивала травами. Дочь вернулась домой, как новенькая. Через полгода снова вышла замуж за приличного парня, родила сына и счастливо зажила в соседнем городке. Томка осталась у бабушки, и вся ответственность за внучку легла на ее плечи.

Валентина ни сколько не сомневалась, что все спиртные напитки от дьявола, и сама не пила ни грамма, считая недопустимым употреблять то, от чего происходит столько бед и несчастий.

На глаза навернулись слёзы. Ей стало жалко Томку, себя и того мальчонку, что написал письмо Богу. «Надо что-то делать, – подумала она. – Только что и как? Ладно, утро вечера мудренее», – выключив везде свет, Валентина улеглась спать, тихонечко вздыхая и ворочаясь с боку на бок.

Степан обошел свою небольшую территорию, проверил замки и разложил раскладушку. В свои 70 лет он был еще хоть куда, несмотря на все сложности жизни. Ночные дежурства приносили ему удовлетворение. «Все при деле, да и коллектив хороший», – думал он, устраиваясь на работу после мебельной фабрики. Утром он с радостью заваривал чай с травками и угощал сотрудников. Торопиться ему было некуда, жил Степан один, а на личной жизни давно поставил жирную точку.

Часто он помогал убирать почту Валентине, которая сыграла в его жизни одну из главных ролей. Дружба их завязалась давным-давно. Он был близким другом ее неродивого муженька Женьки.

Устроившись на раскладушке, Степан еще раз перечитал письмо мальчика и со вздохом положил его на столик. «Жалко малого, ох как жалко. Ведь моему Андрюхе было примерно столько же лет, когда меня посадили. Где он теперь, что с ним?» – мысли потекли одна за другой, возвращая его в страшное прошлое. Стыдно было до сих пор за то, что он сына поменял на разгульную веселую жизнь.

Жене своей он не изменял, но выпить считал своим святым мужским делом. И пил, пока в пьяной драке не убил человека. Сам он ничего не помнил, так как был изрядно пьян. На зоне ему помогла выжить профессия. Он был столяр, плотник от Бога. Видно, то, что от Всевышнего, то и помогает по жизни, а то, что от дьявола, рано или поздно летит под откос.

Жена развелась с ним и уехала со своим новым мужем и Андрюшкой в неизвестном направлении, прося в письме не искать и не компрометировать сына. Он не держал на нее зла и считал, что все правильно, все по заслугам. Спустя несколько лет, выйдя на свободу, он не пытался никого искать, но мечтать о встрече с сыном Степану никто не мог запретить. Жить ему было негде. Родители умерли, не дождавшись его. Старший брат Серега, продав их дом и пасеку, уехал в Москву, так ни разу и не написав Степану письма. Друг Женька лежал в больнице с последней стадией цирроза печени. Валентина навещала его, помогая всем, чем могла. Она не сумела спасти мужа, но сумела помочь Степану. Валя крепко взяла его под свое крыло, выбила пятиметровую комнатушку, похожую на кладовку в огромной коммуналке, устроила на мебельную фабрику, на которой сама работала, а главное – сумела донести правду-матку об алкогольной веселой жизни так, что отбила охоту к спиртному раз и навсегда.

– Боже мой, – воскликнул Степан. – Неужели это все было в моей жизни, тихого скромного ученика 14 школы, хорошего художника по дереву. Будто два разных человека. – Он тяжело вздохнул: – Не ведаем, что творим.

Глаза беременной девушки, невесты убитого, преследовали его всегда. Степан ходил в церковь, ставил свечи, просил прощения и не находил покоя в душе. Он потерял все ради какого-то пьяного куража и свободы. Видно, человеку надо пройти ад, чтобы начать стремиться к раю.

С Валентиной они оставались всегда только друзьями, помогая друг другу. Вот так и дотянули до пенсии, и отсчет времени пошел дальше, потихонечку приближая к границе, к переходу из одной жизни в другую, неизвестную. То, что там есть жизнь, Степан не сомневался. Ему во сне мать сказала: «Сынок, смерти не бойся, есть одна сплошная жизнь, только границу надо перейти достойно, налегке, без груза». А груз у него был, да еще какой! Смерть человека!

Лежал Степан и глядел на потолок, как на экран, где промелькнула почти вся его жизнь.