Коллектив авторов - Антология короткого рассказа

Вечереет. Всплывает теннисный шарик луны. Льется упоительный ветер. С террасы вид на трассу. Скрипит навес. Дрожит полый шар светильника. Рыбий пузырь, оболочка глаза. В небе продолжают танцевать невесомые ласточки.

Свет золотится, багровеет, заваривается, как чай. Закатное солнце – кружка крепкого чая. Несколько минут занимает у губ горизонта, чтобы насладиться последними глотками насыщенной прозрачности.

Загораются свечи домов. На крыше лето особенно прекрасно.

Стеклянные двери балкона. В комнате праздник света. В часы полуденного зноя я лежу на диване возле лестницы на террасу. Это место – сосредоточие сквозняка. Гибкость теплого ветра настолько ощутима, что кажется, будто плывешь на яхте. Упругие потоки воздуха приятны, как бесплотные объятия, ласка пустоты.

Гримасы песка. Красное кирпичное здание с выдвижными ящиками балконов. Самолеты, как лыжники на снегу, оставляют белые полосы движения. Зелень пальмы, что высится во дворе возле бассейна, колышется выцветшей пленкой кассет, привязанной к столбу.

Здесь женщины теряют свою выразительность. Тут все женское. Все пропитано влагой. Водоросли кустов. Пылкость губ, блеск кожи, многоцветность платьев. Многообразие сравнимое с распродажей вещей в пятиэтажных центрах. Обнажение – выявление контраста, особенно оно заметно зимой, но здесь нагота сливается с фоном и продолжает цвет и складки песка, повторяет формы, багровость лепестков.

Туристические места навевают скуку своей законченностью и отсутствием неожиданности. Архитектура – памятник собственному воображению, но окаменевшая мысль внушает равнодушие. Красота длиннее человеческой жизни не сильно меня волнует. Чем меньше срок ее действия, тем привлекательнее. Чем бесплотнее, тем ближе к первоисточнику. Меня не трогает форма пространства, окоченевшее место. Душе желаннее вспышка мгновения, дуновение, подобное мимолетному запаху – все то, что меняется, повторяя себя: листва, свет, вода, вечер. То, что повсюду, сейчас оно есть и сейчас же исчезнет.

Изобилие света окружает прозрачным кольцом. Я устал от яркого простора и в поисках тесноты шатаюсь по лабиринту стен, не находя темного угла. Там, где видно непроницаемое. Чувствую себя мостом, связующим два берега, медленно отплывающих друг от друга.

Грузчик никогда не пробовал настоящего французского шампанского. Он только разгружал коробки с бутылками. Водитель грузовика рассказывал, что это очень хорошее шампанское; сам он его не пробовал, но где-то читал, что лучше этого напитка ещё ничего не придумали. Грузчик верил. Он уважал водителя, ведь тот давно возил еду для светских вечеринок. Поэтому он аккуратно переносил коробки из машины на кухню. Там кипела работа.

Редактор главной газеты страны очень любил шампанское. На многие приёмы и фуршеты он ходил только из-за него. Слушать речи господ – глупо; улыбаться коллегам – противно; только шампанское может спасти такие вечера. Но сегодняшний фуршет был бы хорош и без напитков. На нём присутствовал самый богатый и могущественный человек в стране, управляющий сотней фабрик, тысячей магазинов и десятком нефтяных вышек.

Владелец фабрик, магазинов и нефтяных вышек ненавидел шампанское. Стоило ему выпить бокал, и сразу начиналась изжога. Он старался не пить, а просто держать бокал в руках, но иногда забывался. За невнимательность приходилось платить плохим самочувствием. Сегодня владелец фабрик, магазинов и нефтяных вышек не совершал ошибки; шампанское в бокале оставалось нетронутым, пока он говорил.

Он говорил восхищённой публике, что слишком долго страну обижали недруги. Что нация в большой опасности. Что для спасения нужны решительные меры. Что нужно быть готовым к некоторым ограничениям. Что нет ничего важнее единства. Что победа неизбежна.

Он говорил о том, что скоро начнётся война. Потому что иначе нельзя.

Публика аплодировала и пела гимн. Потом опять аплодировала и вновь пела гимн, чтобы не утратить настрой.

Владелец фабрик, магазинов и нефтяных вышек подошёл к редактору и попросил его быть верным сыном отчизны. Редактор утёр слезу. Он знал, что допьёт шампанское и вернётся в редакцию, где сам – такое нельзя доверить кому-то другому – напишет статью, которая сплотит нацию.

Владелец фабрик, магазинов и нефтяных вышек поехал домой. Он был доволен собой: изжоги не будет.

Через неделю началась война.

Через две недели грузчик и водитель получили повестки.

Через три месяца они гнили на нейтральной полосе.

Первое наступление оказалось неудачным.

Когда объявили о начале войны, дом вздохнул с облегчением.

Кто-то кричал, что давно пора всыпать мерзавцам.

Кто-то считал штыки и пушки сторон.

Одни выражали надежду, что сражения будут большими, чтобы было о чём написать в учебниках по истории, а то учебники в последнее время измельчали, им не хватает серьёзных событий.

Другие уверяли, что всё кончится быстро: враг труслив и подл, он умеет лишь бегать и прятаться, так что война будет лишь эпизодом в славной истории страны.

Покричав, все занялись делом.

Старухи тихо вязали носки для неминуемой победы.

Старики громко жалели, что слишком рано родились.

Рабочие предчувствовали двойную нагрузку.

Чиновники сочиняли новый закон о призыве.

Дети придумали новые игры: бомбардировку, расстрел и психическую атаку.

Один предложил поиграть в пацифистов, но не смог объяснить, в чём смысл игры.

Отцы наставляли своих сыновей, объясняя, где лучше служить – на кухне или в штабе.

Сыновья были рассеянны: в головах играли марши.

Две матери из десяти (в квартирах №6 и 20) плакали. Тайком, чтобы не опозорить себя перед людьми.

Остальные матери радовались: детям шла форма.

Дом был доволен.

Наконец-то война. Наконец-то всё ясно.

Когда началась война, я был репортёром.

Но мне было скучно писать для газет.

Я показал её редактору.

Я ответил: наверное.

Я удивился: зачем?

Я сомневался.

Я признался, что утратил вдохновение.

Я промолчал.

В учебке мне дали автомат.

Я промахнулся.

Я промолчал.

Я немного сутулился по старой привычке.

Наш крик «ура» был очень дружным.