Валерий Байдин - Сва

– Потрясающе. А по-твоему, одно другому не мешает, даосизм и христианство?

– Древние откровения так или иначе готовили человека к принятию высших истин. В истории религий это аксиома. Было, конечно, множество соблазнов, ловушек для мысли.

Сва не смог удержаться от нового вопроса, разговор затягивал всё сильнее:

– А как ты объяснишь всё, что появилось после христианства? Например, ислам?

– Думаю, в исламе произошло колоссальное упрощение и Ветхого и Нового заветов. Это вера в голую силу, для фанатичной толпы. Там Бог – карающий владыка.

– Но ведь мусульмане свободно эту веру избрали. Имели право.

– Далеко не всегда свободно. Многие были обращены под угрозой истребления: христиане Азии, Африки, Балкан, Кавказа, почти вся Византия… А в христианстве самое ценное – наша свобода.

Верить от страха, слепо, рабски и бесчеловечно и, по сути, безбожно. Бог ждёт нашего вольного выбора – сердцем и умом. Так вот, насчёт ислама… Недавно я заинтересовался суфиями. В суфизме можно много чего найти, даже элементы христианства и буддизма. Если хочешь, в нём для меня вершина ислама.

– А в чём там суть?

– Я сам понять пытаюсь. Меня в суфизме поразила парадоксальность истины, почти как в даосизме. Сознание не может её вместить и потому страдает вместе с душой. Постижение абсолюта возможно только в высшем откровении. Познавший становится мудрецом и безумцем одновременно. Как я понял, суфии считают истину непостижимой, точнее, невыразимой. Это важное признание и честное. Ведь христианство – религия откровения, а не тайны. Здесь всё наоборот. Христос сходит на землю, а не ждёт, когда кто-то из людей воспарит до небес. А в суфизме на истину только намекают, создают в пустыне ума словесные миражи, поэтические образы, притчи.

– Поясни, неясно как-то.

– У них представления об истине воплощаются только в текстах, а не в иконах и мандалах, как у христиан или буддистов, и даже не в музыке. Суфии создают поразительные образы, но осмыслять их должен читатель. Обычно, с помощью учителя, иначе нельзя, – Нот сбоку внимательно глянул на Сва.

– А суфийской музыки разве нет?

– Есть, но она примитивна, как рычаг. Тебя поддели ритмом, зацепили повторами, и ты летишь… Увы, нечего дать тебе послушать. Но, поверь, никакого сравнения с суфийскими поэтами. Там – тончайший восторг, даже в переводах чувствуется.

– Дашь почитать?

– Как раз сейчас у меня ничего не осталось, прости. Кое-что было, но приятелю отдал, а он, как обычно, возвращать не спешит. Как бы не заиграл.

– Жаль, – огорчился Сва, – Я бы сходу прочёл и вернул.

– Сходу не получится, это надолго. Но, постой… Есть идея! Могу познакомить тебя с одной парой, у них целая библиотека суфиев. Мы тут недавно познакомились, случайно, на концерте арабской музыки. Они оба задвинуты на суфийской мистике, на поэзии. К тому же, по их словам, вошли в систему, когда она только возникала. Если так, это настоящие олды, из первых в Москве. Правда, на хиппов мало похожи. Скажем, рок-музыка и Запад в целом им сугубо пополам, это уже не банально. Ну, и по прикиду, по хайру тоже отличаются. Если хочешь, сходим к ним в гости, познакомишься, а дальше, будем надеяться, и до их книжек дело дойдёт.

Сва хмыкнул и блеснул глазами – вопрос был явно лишний. Нот, в свою очередь, усмехнулся и, продолжая говорить, начал рыться в растрёпанной телефонной книжке:

– Если честно, я их почти не знаю, на квартирниках у них не бывал, только один раз заходил, чаю попить. Люди они немного скрытные, но крайне интересные, особенно Лилиан. То ли домушников, то ли гэбухи боятся. Понять можно, насобирали бездну всего – целый домашний музей. Да, ещё… Судя по их прогонам, для особо избранных они какие-то суфийские ритуалы устраивают, хотя это смешно до предела, – он остановился, глянул на Сва, поиграл в воздухе монеткой и вошёл в телефонную будку. – Меня лично волнует лишь одно: что суфии взяли от христианства и зачем? Хочется с помощью этих олдов тему поймать, как музыканты говорят.

Через пару минут он с довольным видом сообщил:

– Нас ждут послезавтра вечером. Я тебе позвоню, договоримся. А пока возьми вот это, дома послушаешь, – Нот протянул Сва увесистый пакет с магнитофонными кассетами. – Тут классика рока. Лучшие вещи лучших групп, копии с дисков. Не спеши, приобщайся. Постепенно вернёшь, и я другим послушать дам.

Через два дня они вышли на «Динамо», прошли через парк, и Сва поразился совпадению: эти московские суфии жили совсем близко от уже знакомого дома. Всю оставшуюся дорогу он думал о Лави, отвечал невпопад и время от времени тягостно всматривался в потухающее небо.

– Где она сейчас? В неведомой генеральской квартире, или ещё в больнице? Одинаково недоступная и там и тут…

В душном комнатном воздухе незнакомого подъезда эти мысли рассеялись. Хлопнула дверца лифта, и его мечты устремились к таинственному Востоку.

Квартира олдов ничуть не была похожа на хипповый флэт, скорее, напоминала изрядно запущенную мастерскую художников. В прихожую, заставленную пыльными подрамниками и какой-то дачной рухлядью, Сва прошёл вслед за Нотом и вместо хозяев увидел большую белую персидскую кошку.

– Проходите, одевайте тапочки! Там, у входа, слева. Нот, захлопните, пожалуйста, дверь! – произнёс быстрый женский голос, и фигура в пурпурном халате устремилась вглубь по коридору. Сва замешкался на пороге, снимая обувь. Видимо, свет тут горел постоянно, освещая жёлто-серые разводы много раз протекшего потолка. Только в гостиной, обставленной по-восточному, он, наконец, услышал:

– Здравствуйте, меня зовут Лилиан.

Хозяйка с чёрными гладкими волосами и блестящими карими глазами протянула худую руку, звякнув множеством массивных браслетов.

– Сва! Учится на филфаке, в московском универе, – представил его Нот.

– Чудесно. А вот и Нил, моя алхимическая половина, – загадочно представила она невысокого рыжего бородача. – Николай Ильич, если хотите. У него сейчас срочный заказ в издательстве. Он потом придёт, чай с нами пить. Ты придёшь?

Хозяин с проницательным взглядом крупных серых водянистых глаз, кивнул, мягко пожал руку Сва, поздоровался с Нотом и, прежде чем скрыться в соседней комнате, чему-то понимающе улыбнулся. Ему было далеко за сорок, ей, по виду, около тридцати.

Через пару минут вместо чая Лилиан поставила на низком столике у дивана маленький поднос с тремя пиалами и металлическим кувшинчиком, а сама села напротив, на устланное ковром кресло. Закурив, посмотрела на Сва, чуть задержала изучающий взгляд, но тут же опустила веки и улыбнулась, заметив его смущение:

– Нот говорил, вас интересует суфийская мистика? – начала она разговор, разливая густое красное вино.