Валерий Байдин - Сва

Лилиан, видно, совсем не стеснялась своих случайно обнажившихся колен и бледного осунувшегося лица. Её глаза то и дело пронзительно вспыхивали, убеждая: «У меня нет возраста».

– Если честно, я суфиев не читал, только слышал о них. От Нота вот, – замялся Сва.

– Тогда, хотите, я вам для знакомства кое-что прочту? – неожиданно спросила она, отложила сигарету и сходу, по памяти, произнесла несколько звучных строф.

Неожиданные мысли и образы поразили, впечатались в сознание: наш «пращур» – божественное вино, «а Адам был потом», «тело – наш виноградник, а дух наш – вино», опустошается плоть, и в её руинах рождается дух…

Лилиан помолчала, затянулась сигаретой и посмотрела на Сва:

– Это знаменитая «Винная касыда» великого суфия Омара ибн аль Фарида.

– Получается, что «в начале было вино», а не Слово, – иронично заметил Нот. – Похоже на мистику для хиппов, которые выпить не прочь.

– Отнюдь нет. Это поэзия для избранных, простакам не понять, – с нажимом произнесла она, вспыхнула и тут же сменила интонацию, опять устремив на Сва сияющие глаза. – Но стать избранным со временем можно, хотя и не всякому. Вначале этого нужно сильно захотеть… Увы, по-настоящему захотеть что-либо могут лишь единицы. Тем, кто искренне стремится к откровению, станут понятны тайные смыслы, зашифрованные в простых образах: вино, виноградная лоза, опьяняющий экстаз, любовь. В суфийской мистике, в поэзии это лишь обозначения вех на пути познания истины. Но для начала выпьем! Пусть это будет ваш первый суфийский жест.

Нот неохотно поднял пиалу. В какой-то миг Лилиан показалась слегка пьяной – так странно примагничивал острый блеск её отливающих зеленью глаз.

– Хотите, прочту вам ещё кое-что? Моих любимых персидских суфиев? Они писали необычайно глубоко, красиво, стремились, чтобы слово соединялось с душой читателя и властвовало над ней. И чтобы поэт полностью владел словом. Такой двойной властью суфии обладали в совершенстве. У персов вы, наверняка, это почувствуете. Вот как о мистической любви писал Саади…

Удивил незнакомый ритм, опять сверкнули и запомнились необычные мысли: лишь слёзы восторга открывают глаза для сокровенного, вино божественного безумия даёт свободу, странник идёт до изнеможения по пути любви и не может остановиться.

– Замечательно! – не удержался Сва.

Лилиан улыбнулась:

– Я рада. Но если бы вы знали, как Джами воспевает свою возлюбленную – истину и красоту в телесной оболочке! Можно навсегда забыть Данте, Шекспира, Гёте, Пушкина и прочих гениев.

Она принялась по памяти, не сбиваясь, читать строфу за строфой. Но Сва почти не понимал слов – ловил на себе лёгкие уколы её зрачков и недоумённо цепенел.

– Прочти им лучше Руми, – послышался рядом голос Нила.

Оказалось, он тихо сидел рядом в кресле и покуривал трубку.

– Нет, это на память я не могу. Дай гостям домой почитать, из той подборки, помнишь? А я пойду чай готовить.

Нил кивнул и взглянул на бледные малахитовые разводы старого потолка. Рядом с ним на диван вспрыгнула кошка и уставилась на Сва жёлтыми позолоченными глазами. Не глядя, Нил плеснул себе вина:

– Вы, наверное, слышали, в суфийской поэзии всё построено на метафоре, на символе с многозначным смыслом. Но в настоящей мистике истина открывается лишь тем, у кого сознание готово её воспринять. От неподготовленных она прочно скрыта. Как писал великий аль Фарид: «Солги глазам и ясность спрячь в туман – живую правду сохранит обман». Понимаете? Вы можете, конечно, прочесть этих поэтов. Сейчас я принесу вам перепечатки. Но учтите, древние не читали, а слушали поэзию. Это был, по сути, обряд посвящения. Ученики собирались в доме мудреца и поэта, иногда пили вино. Случалось, самым близким из них давали курящиеся ароматы с примесью особых трав, настойки или сладости с разными добавками. Сейчас всё это называют наркотиками и путают с тем грубым дурманом, который по совдепии разные чебуреки толкают. Конечно, тот, кто ищет дешёвого кайфа, легко ловится – ничего не находит, но теряет жизнь. И таких, поверьте, очень-очень много. Кстати, слово «кайф», точнее «кейф» или «кэф», арабское и означает состояние сонного блаженства – весьма далёкое от суфийского экстаза. Ну, да ладно… – он опять откинулся на спинку дивана и неспешно повернулся к Сва:

– Скажите, а почему вы заинтересовались суфиями? – глаза Нила с непонятной лаской разглядывали его.

– Я их почти не знаю. Слышал, что у них был особый путь к истине. Может быть, схожий с дзенским, с даосским? Хотелось бы узнать. Меня вообще интересуют разные религиозные откровения, высшая красота человеческой мысли.

– Да, конечно. Красота мысли, откровение – это не может не увлечь, если вы духовно развитой человек. – Нил улыбнулся. – А вы верите в Бога?

– Нет. То есть, да… – запнулся от неожиданности Сва. – Но я не верю в детского Бога, Бога для старушек. Как бы такого Бога ни называли – Аллах или Христос. Боги разные, а истина одна. Меня интересует истина, не из книжек вычитанная, а лично пережитая. Её я и называю Богом, – тут Сва смутился, поймав на себе взгляд Нота.

– Понятно, – доброжелательно кивнул Нил. – Вы непохожи на вашего друга. Он – православный христианин, выбрал свою традицию и преданно ей следует. А вам нужно непременно пережить истину в себе. Так ведь? Или за этим стоит экзистенциальный поиск обычной душевной веры, – он усмехнулся, – той, что нам строить и жить помогает?

– Истинная вера как раз и ведёт к истине, а не просто душу для подвигов тренирует, – вступил в разговор Нот, и Сва показалось, что они продолжают какой-то незаконченный спор.

Действительно, в тот же миг Нил нетерпеливо заметил:

– Об этом мы уже говорили… Скажите, вам имя Идрис Шах знакомо?

– Нет. А кто это? – вскинул брови Нот.

Нил задумался, мельком глянул на Сва и продолжил:

– Давайте о нём… в другой раз поговорим. Вы, помню, так и не ответили, как можно верить в высшую истину, которой вы не постигли, и может быть, никогда не постигнете, поскольку – допустим на миг – этой истины, как вы её понимаете, просто не существует?

– Могу ответить. Я думал над этим, – лицо Нота порозовело и потеряло обычное добродушие. – Говоря просто, церковная вера – это прямой способ познания истины. Наиболее древний и верный. Не туманной личной истины, моей или иного человека, а той, великой, что была до меня и после всех нас останется. Истину нужно искать вместе с другими людьми – соборно, как раньше говорили. Искать с помощью духовника, то есть учителя, наставника веры. И главное, нужно делать усилия, чтобы в этой истине жить, а не просто, лёжа на диване, созерцать высшие абсолюты.

– Но нельзя же придумывать себе истину, исходя из народной веры – взятой от толпы, пусть даже церковной толпы. Православие, как известно, говорит о непознаваемости Бога с помощью обычной, повседневной веры. Истина нисходит свыше на немногих избранников, она не может открыться всем сразу. Без божественного озарения любой ваш учитель – как костыль безногому, извините за грубоватое сравнение. Помните, как сказано в Евангелии: «Много званых, мало избраных»? Высшему откровению и сейчас не верят, как не поверили Христу, пришедшему к людям.