Александр Гусев - Зов. Оглядываясь назад

Поток пассажиров прекратился и я уж решил, что лечу один, как вновь хлынули и среди людского говора, я услышал знакомый писклявый голосок:

– Сема! Лёва! Нам дальше, вон с той стороны!

Я похолодел! Только не это!… и точно, это были они… я закрыл глаза… хмель выветрился в ожидании ударов колен и толчков локтями…

Господи! Только не они!

И меня он услышал…. голоса на мое удивление прошмыгнули мимо, в хвост самолёта, ВИП – семейка в этот раз досталась другим несчастным.

Услышал он и про мою просьбу о молодой девушке – не прошло и пяти минут, как полтора центнера чрезмерно роскошного, загорелого шоколада, расплылось по всем свободным местам кресла, рядом со мною…

Мой сдавленный мозг кричал: – «Сёма! Ты где, милый мальчик! Вернись!»

Будьте конкретнее в своих мольбах и желаниях…

Небольшой сельский магазин, середины 80х годов. Взгромоздив на прилавок безразмерный бюст, томится и скучает продавщица Татьяна, иногда, лениво отгоняя мух. Душный воздух пропитан целым букетом всевозможных запахов, характерных только «сельмагам», хозяйственного мыла, ржавой селедки в старой бочке, растительного масла. Я уже давно всё купил, собирался уходить, но оторвать взгляд от сверкающей выхлопной трубы новенького мотоцикла «Минск», с аккуратным ценником в 380 рублей, никак не мог.

Хрипло простонала входная дверь, явив местного алкоголика Григория, проследовавшего с траурным, печальным видом к прилавку.

– Даже и не начинай, лучше уходи, сразу! – вместо приветствия, затарахтела Татьяна и добавляет еще громче, – зараза!

Мутный взгляд Григория блуждает по пустой полке, ранее уставленной алкоголем, а сейчас опустошенной «сухим законом», лицо его еще больше багровеет. Долго возится в карманах, высыпает содержимое на железную чашу огромных синих весов. Татьяна не считая мелочь, сгребает и высыпает ее в ящик стола.

Узкому кругу посвященных, синеватых лиц давно известно, что Татьяна приторговывает из под «полы» в разлив «Экстрой».

– Тут и на столовую ложку не хватит, слышишь!?

– А мне и не надо, дай этих, как их, «Неву».

– Чего, какую тебе еще ниву?

– Лезвия! «Нева», – и ткнул пальцем в стекло витрины, где лежала среди иголок, наперстков и ниток, синяя коробочка.

– О!? Давно пора тебе харю побрить или за ум взялся?

– Угу, взялся, ждите, – принимая лезвия, затрясшимися руками промычал Григорий, – лучше налей, пока по-доброму прошу.

– Я те сейчас одобрю, – привычно хватаясь за швабру и угрожающе выпятив грудную артиллерию, привстала Татьяна.

– Издохну у тебя тут сейчас, ежели не нальешь! – пятясь задом, отступает Григорий, – понаедут менты, следаки и ОБХСС, тебе —то это надо?!

– Дохни поразит, я тебе сейчас шваброй сама помогу….

Но Григорий быстро шуршит обертками лезвий, складывает их в стопочку и на глазах ошалевшей Татьяны, кладет в рот.

В мертвой тишине отчетливо слышен хруст, скрежет ломаемого зубами металла, даже мухи перестают жужжать в магазине. Он тщательно прожевывает лезвия, делает несколько глотательных движений, выпячивает из орбит глаза и тянет трясущуюся руку к Татьяне, при этом показывая пустой, окровавленный рот. Недвусмысленными жестами показывая, что надо срочно запить водкой всё это дело, а иначе смерть.

Татьяна с белым, как мел лицом, не отрывая взгляд от Григория, словно под гипнозом, на ощупь наполняет граненый двухсот граммовый стакан и отдает ему. Тот с жадностью осушает его и …уходит, помахав на прощанье рукой.

Прямо из горла продавщица делает несколько жадных глотков, словно воду пьет водку…

– Суки! Что ни день, то новые фокусы! – икнув, плачущим голосом говорит она.

Григорий, конечно же умер, как и все его товарищи того времени, но не от лезвий, ему в пьяной драке проломил голову топором собутыльник, в плену белой горячки, но это было спустя 10 лет. А мне до сих пор не понятно, проглотил он их (лезвия) тогда или нет…?

Я проехал по трассе М-4 «Дон», половину пути, оставалось меньше 400 км. Мне часто

приходится совершать многокилометровые поездки, и у меня на трассе появились свои привычные ритуалы, полюбившиеся места для отдыха и обеда в кафе. До нового года оставалось около 10 часов и я поторапливался, меня ждали к празднику, приближение которого чувствовалось во всем, даже в движение автомашин.

И не смотря на пасмурный день, усталость от рулёжки, я был в отличном настроении.

Зайдя в придорожное кафе с новогодним названием «Сказка», уселся в излюбленное место у окна, чтоб видеть машину. Обед, простой, но с ароматом заботы и домашнего тепла, еще раз говорил, о правильности моего выбора харчевни. В зале, я был единственным посетителем, а судя по объявлению на двери, о коротком режиме работы, наверняка и последним в этом году.

За миниатюрным прилавком, являющимся барной стойкой и кассой одновременно, стояла женщина в белом фартучке и бумажном кокошнике в волосах. Я не обратил особого внимания на ее лицо, лишь заметил, что она явно была старше меня лет на 10 – 15 и ничем особенным не отличалась от 40 – 45 летних женщин.

Расплатившись ей за обед и поздравив её с наступающим новым годом направился к двери уходить, как услышал за спиной голос с дрожью:

– А Сергей умер, в больнице, выпрыгнул из кабины КАМАЗа и его сбила другая машина. Нет больше нового года, нет праздника… Нет мужа…

Я обернулся, решив, что это она кому-то другому говорит, но смотрела она именно на меня, а вернее даже сквозь меня, как бы вдаль. От услышанного, я растерялся, смутился, но вернулся, подойдя ближе, вглядевшись в её глаза, высушенные скорбью, заметил, что они не мигали, не двигались, будто тоже были мертвы. А она продолжала говорить

– Я Светланке еще ничего не говорила, пусть думает, что папа в рейсе…

Не зная, что говорить в таких случаях и как выразить искреннее сочувствие, спросил лишь о возрасте дочери.

– Девятый год, – еле слышно ответила она.

Окинув взглядом небольшой прилавок и увидев огромную в ярких цветах коробку с конфетами, выложил за неё «заначку», которую планировал пропить со школьными друзьями, попросил ее не давать сдачи.

– Передайте пожалуйста, девочке, скажите, что от… папы…

Я шел по снежной тропинке к машине, но чувствовал, что мне в спину смотрят, невольно обернулся и точно… в каждом из трех окон, откинув занавеску, виднелись лица женщин… Рука одной из них, крестила меня во след.

Трасса М-4 «Дон» больше не проходит через то село, новая магистраль мчит далеко в стороне от кафе «Сказка» и я никогда с тех пор больше там не был.