Михаил Левин - Фантазия в tempo rubato. Роман-трилогия о новейшем матриархате. Первая часть «Украденное время»

Догорал сентябрь девяносто первого года. Шел второй курс. Борис… уже больше месяца жил отшельником. Весь первый курс института он гулял и пьянствовал, пропивая деньги, заработанные фарцовкой. Учился и пьянствовал. Все успевал. По ночам раскалывал «орешек знаний» анатомии и физиологии, уткнувшись в Атлас Синельникова, по пятницам пил в Ярославле, с друзьями новыми, уже институтскими, по субботам и воскресениям в Рыбинске с друзьями старыми, а в дни остальные, после занятий, бегал в поисках разливного пива или крепленого вина. Молодой, натренированный организм Нестерова пока с нагрузками справлялся и только ойкал, получая очередную дозу в виде бессонной ночи либо с учебником в руках, либо с бутылкой.

Закончился первый курс, закончились и деньги. Бездарно закончились.

Не спас Бориса даже заработок, привезенный из первой поездки в Крым в стройотряд, на консервный завод. Этот заработок… он сумел потратить в течение одного дня. Точнее двух. Последних субботы и воскресенья августа. У себя в усадьбе. Напоив тридцать или сорок человек.

Собрались стихийно. Поводом послужила мысль об окончании лета и скором начале очередного, учебного года. Нестеров и его школьные друзья отмечали начало именно курса второго, а кто-то, кто тоже был там, начало третьего. А кто-то – четвертого. Кто-то отмечал окончание техникума, а кто-то… пил просто так.

Сама деревня Белово, приходившая в упадок после объявления о сносе в связи с прокладкой газопровода, содрогнулась от страха, словно юная девственница при виде джигита. А дачники, радующиеся последним, теплым денькам, тишине, грибам и яблокам, не спали ночь, опасаясь, что их дома попросту сожгут. Соседи не стали прибегать к активным действиям. Вызывать кого-то или брать в руки колья. Семья Нестеровых слишком много значила для них. Андрей Андреевич, который и формировал вокруг себя этот дачный конгломерат, Владимир Андреевич, лечивший всех и Нестеров младший, Боря, которого знали здесь все без исключения, а некоторые носили его на руках… еще совсем крошечного. Соседи только стояли у окон и качали головами.

«Эх… Боря, Боря…» – говорили они.

Ровно сутки в их доме грохотала музыка. Два дня подряд, вокруг, на поле, возле прудов горели костры. Большие… организованные в бочках, маленькие на которых кто-то жарил мясо, кто-то хлеб с колбасой, а тем, кому не доставалось не того ни другого, жарили лесные грибы и коренья.

Два дня по деревне, округе, лесам и полям… шатались какие-то пьяные личности, падая в траву, припадая к березам и засовывая пальцы в рот для вызова рвотного рефлекса. Всем было весело вокруг, а группа юношей даже пыталась угнать моторную лодку…

Периодически ревел мотор «Уазика», подаренного заводом прославленному Андрею Андреевичу, бессменному главному инженеру, а затем и директору, когда провожали на пенсию. Машина пролетала мимо домов то в одну, то в другую сторону несколько раз. Рулил сам Борис, держа неизменную сигарету в зубах. Соседи замечали только, как странно менялась его одежда. Днем футболка, затем вызывающая рубашка с невнятным рисунком, вечером фуфайка и красная бейсболка американского гольфклуба. Сигарета и вытаращенные глаза только оставались прежними. Последний раз огоньки фар проскакали уже поздно вечером и только потом шум мотора стих.

Сын мэра города Андрей Канаев, тоже студент-медик, окончивший, как и Нестеров, первый курс, проходивший летнюю, санитарскую практику не в больнице, а почему-то на мясокомбинате, привез с собой эмалированное, двенадцатилитровое ведро маринованного мяса. Его одноклассник, студент местного авиационного института и сын одного из городских, милицейских начальников, привез себя, шампуры и подругу. Девицы… еще какие-то харчи, в виде банок с зеленым содержимым, а школьный друг Бори, Леня – огромную кастрюлю натушенной мамой картошки с мясом. Все остальное – водку, пиво в бидонах и пластиковых бутылках, жаренные эскалопы и ромштексы, сыр, колбасу, оплачивал и доставлял сам Боря. Ну а помидоры, огурцы и яблоки привозить было не нужно. Они лежали в ящиках и радостно ждали гостей.

Приехали утром в субботу. Первая группа молодых людей уединилась сразу, захватив с собой почему-то батон белого хлеба, банку майонеза и несколько бутылок «Пшеничной». Уже через час двое из той группы остались лежать между грядками, прикрытые для тепла картонками и лопухами.

На другой стороне дома, Канаев созвал всех девиц вокруг мангала и театрально жарил шашлык. Девушки подносили ему стакан, заполненный водкой примерно на треть, с интервалом в пятнадцать минут. Канаев, как хирург, с поднятыми руками, засученными рукавами, нанизывал мясо на шампуры, а девицы, сопровождая это все звонким хохотом, опрокидывали ему водку прямо в рот. Через пару часов, на виду у всей изумленной публики, по дороге в сторону лыжной базы, прокатился мотороллер «Муравей», на котором когда-то, Андрей Андреевич любил перевозить сено, часто привлекая к вождению внука. Но ни деда, ни внука там не было. Рулил неизвестный молодой человек, в штанах, сапогах, выправленной рубашке, толстовке и почему-то в вязанной шапочке на голове, а сзади, в кузове, сидели другие неизвестные, группой из пяти человек, напротив друг друга. С нахмуренными бровями они тихо пели песню «Комсомольцы-добровольцы» и пили водку прямо из горлышка. Пили аккуратно, сосредоточенно, передавая бутылку из руки в руки, стараясь ничего не пролить.

Все стихло часам к пяти утра воскресенья. Дом затрясся от храпа и стонов.

Утром… солнышко сменилось моросящим дождиком. Стало совсем тихо. Из дома никто не выходил. Соседи начали успокаиваться и даже забывать все то, что на их глазах происходило еще вчера.

В районе одиннадцати часов утра на тропинке, поднимающейся в деревню от ручья, появилась девушка. Стройная, симпатичная брюнетка с прямыми, длинными волосами, в джинсах в обтяжку и курточке. В руках она несла большой, яркий пакет с иностранными надписями. Лицо выражало явное недовольство. Поднявшись в деревню, она остановилась, озираясь. Кто-то из проходящих мимо показал ей, где находится усадьба Нестеровых…

Девушка с пакетом постучалась в дверь крыльца и, не дождавшись реакции, вошла. Ее встретили темный, длинный коридор, запахи меда, яблок, теплых, нагретых летом, бревен, скрип широких, деревянных половиц. В темноте просматривались двери, массивные, высокие, справа и слева. За одной из них девушка услышала голоса и звон посуды…

В самой большой комнате, обращенной окнами в сад перед домом, с огромной, русской печью с лежанкой, камином и круглым столом, сидели люди. Человек около семи. Исключительно молодых людей. Без девушек.

На столе, покрытым тканью с разноразмерными, разноцветными пятнами от еды, мало напоминающей скатерть, стояли чайник, чашки, стаканы, огромное блюдо с кусками холодного мяса и лука, грязные тарелки, несколько бутылок водки, целых, непочатых, заполненных на половину или на треть. Беспорядочно разбросанные вилки вполне гармонично сочетались с огрызками от яблок, надкушенными кусками белого и черного хлеба, сыра. В комнате висел стойкий запах перегара, смешанный с запахами березовых дров и печного дымка.