Елена Рябова-Березовец - Венец безбрачия. Сборник повестей об одиноких дамах

Вика тут же расслабилась и заныла о том, как не состоялся только что минувшим летом лелеемый и предвкушаемый ею праздник души: собрать в Москве, где они с Анной провели одну из отпускных недель, былой студенческий круг и хоть на один вечер, на несколько блаженных часов окунуться в атмосферу безмятежного юного прошлого, пообщаться с однокурсниками, в сравнении с которыми (вернее сказать, в сравнении с воспоминаниями о которых) практически все Викино г.-ское окружение казалось Вике поверхностным, однобоким и тусклым. Все-таки, думала иногда Вика, даже откровенные дураки, осмелившиеся приехать в столицу, интереснее своих собратьев, оставшихся в провинции.

При этом у нее доставало ума понимать, что не стоит по своему ограниченному кругу общения судить обо всем Г., но и вырваться за пределы круга она, особенно с появлением Анны, увы, не могла.

***

Культура и искусство Г. и его окрестностей захватывали и радовали ее лишь год-другой. До тех пор, пока она не проникла на кухню и не увидела там частью пустые, а частью грязноватые кастрюли.

Безусловно, здесь, как везде и всегда, случались исключения, выламывающие щель в частоколе гребенки, которой Вика прочесывала г.-скую богему. Исключения не пеняли на среду, безденежье, обстоятельства и уж тем более на невидящее руководство. Они занимались себе нешумно тем делом, вне которого себя не мыслили и кроме которого ничего не хотели и не могли. И только наличие этих вот исключений и стало со временем единственным, что удерживало Вику в том круге, который она сама для себя очертила. Или очертили ей…

В сущности, к этим исключениям Вика относила и Гарри, который ни разу за прошедшие семь лет не пожаловался, не поныл, не покуксился на собачью свою разъездную работу, когда он был то швец, то жнец, то на дуде игрец: писал пьесы, ставил свои спектакли, оценивал чужие или обучал в разных семинарах режиссерской и актерской профессии молодую и не очень поросль из народа.

«Я сам себе выбрал все это, – объяснил Гарри Вике однажды в самом начале их знакомства, – когда понял, что мечты о своем театре – туфта, что создать театр с нуля, с пресловутой вешалки, мне никто не даст. А брать на себя государственный театр, организованный до меня каким-то дядей, категорически не хотел, потому что знал наперед, чем все это кончится. Сначала долго придется доказывать театральным аборигенам, что ты, хоть и молод, но не верблюд, а потом, вне зависимости от того, докажешь или нет, – все равно сожрут. Это была данность, которую лично я не мог изменить. Но зато нашел в ней себе такой способ существования, в котором я могу позволить себе относительную свободу выбора».

Это снисходительно-спокойное, а внешне даже иронически-высокомерное отношение Гарри к обстоятельствам жизни как к данности всегда очень утешало Вику. Жаль только было, что благотворного заряда гарриного не наигранного оптимизма Вике хватало лишь на какое-то время. Но, к счастью, – Викиному, разумеется, – Гарри приезжал всякий раз, как только она начинала задыхаться…

– Но как вы понимаете, Гарри, – продолжала Вика, – никакого студенческого круга я не собрала. Ну, во-первых, лето и отпуска, а во-вторых, все какие-то нестыковки: один может сегодня, другая – только завтра, пятая – вообще через неделю… Ну, в общем, повстречалась с кем успела, поодиночке. Все мне радовались, а я почему-то ощущала себя в… Г.! Представляете, Гарри, они друг с дружкой даже не общаются! – убивалась Вика. – В одной группе учились, чуть ли не из одной сковороды в общежитии картошку лупили, а теперь зацепились в Москве, живут на одной улице – ведь вы-то понимаете, Гарри, что это значит: в Москве да на одной улице оказаться, – и не встречались лет десять. Пока я не приехала и не свела. Нос к носу. Стыдились, клялись, что уж теперь-то они хотя бы раз в неделю или, на худой конец, в месяц станут встречаться. Искренне так говорили, а я все равно не верила. Не станут. Разве что я стану к ним раз в неделю прилетать из Г. Ха-ха-ха. В общем, Гарри, мне в вашей чертовой Москве, – нарочно грубо заключила Вика, – даже выпить с удовольствием оказалось не с кем!

– Постойте, а где же в это время был я? – напрягся вспоминанием Гарри.

– Не напрягайтесь, Гарри, – остановила его Вика, – мне бы все равно не пришло в голову позвонить вам, потому что Москва у меня связана со студенчеством, а вы, уж не обижайтесь, с Г. Странно, не правда ли?

– Нет, не странно, – ответил Гарри. – Простите за банальность, но действительно всему свое место и время. Да и я в Москве, кажется, больше прописан, чем живу. А что касается выпить, то вы же знаете, что я всегда рад составить вам компанию. Только ведь у вас, наверно, не достанешь… (Был как раз самый разгар талонной системы, а системой «комков» с проклято-западовскими наклейками еще и не пахло.)

– Ну, что вы, Гарри, – возразила Вика. – Пока мы имеем Нику, мы не имеем проблем. Надо только его отловить.

***

Отловить Нику было делом непростым. Он работал в строительном кооперативе и трудился чуть ли не от зари до зари. Иногда даже ночевал на работе, а иногда возвращался к жене полумертвым от усталости или пива – и тут же засыпал до новой зари. Беспробудно.

Поэтому отловить Нику удалось только через три дня – в субботу утром. А поздно вечером Данелия улетал. Поэтому решили сильно не напиваться, исходя из чего и определили Нике литраж. Отдельно и в первую очередь – для сухого (своим вкусам Данелия не изменял), для не сухого и для совсем крепкого, если не окажется выбора.

Данелия доделал к трем часам свои командировочные дела, и они с Викой посиживали в кухне, покуривали и болтали о том, о сем.

Уложенная на тихий час Анна периодически бесцеремонно вмешивалась в их беседу, уверяя, что у нее бессонница, и беспокоясь, не уйдет ли дядя Гарри, если она вдруг уснет. Вика громко строжилась, Гарри давал честное благородное, и успокоенная Анна вернулась в комнату и, кажется, справилась с бессонницей.

Через час пришел обессиленный Ника.

– Одиннадцать точек объехал, – сообщил он. – Все закрыто. Приспичило же вам пить в субботу.

– Мы же не можем пить каждый день, как ты, – резонно заметила Вика.

– Тогда дайте мне что-нибудь в зубы покурить, я немножко передохну и пойду дальше, – Ника не любил останавливаться на недостигнутом. – А кстати, Гарик, тебя я заберу с собой, твоя интернациональная внешность может пригодиться.

Данелия вопросительно взглянул на Вику.

– Нет, – ответила она, – я с вами не пойду. Мы же не предупредили Анну.

И они ушли на промысел, как настоящие мужчины, а она, как настоящая женщина, принялась готовить закуску. Однако примерно через час они вернулись пустые.

– Придется идти через дорогу к тете Паше, – не унывал Ника, – добейте-ка мне еще чирик.