Елена Рябова-Березовец - Венец безбрачия. Сборник повестей об одиноких дамах

– Напрасно вы так торопитесь, Ника, – с сожалением сказал Данелия. – Первый тост даже в чисто мужских компаниях настоящие мужчины пьют за прекрасных дам.

Это было не Бог весть какое откровение, но для «прекрасных дам» – неожиданно и непривычно. В Лялиной, театральной, и Викиной, газетной (куда ее частенько приглашали, а школьные бабские посиделки вообще были не в счет), компаниях о прекрасных дамах, если и вспоминали, то значительно позже, иногда уже совсем к концу. И то лишь в тех случаях, когда между кем-нибудь из присутствующих намечалась связь или когда в компании появлялась свежая и недурная собой девица.

– Гарик, родной, позвольте я вас за это облобызаю! —

Длинная Ляля перегнулась через стол, рискуя свалиться в жареную картошку.

Данелия протянул руку, твердо придержал склонившуюся Лялю и сказал:

– Облобызаете после, Ляля, когда будете где-нибудь поблизости, – Ляля нетвердо села на стул, а Данелия, обведя всех троих смеющимися глазами, спросил:

– Что, действительно так плохо в Г. с настоящими мужчинами?

Ляля притворно всхлипнуда, а Ника приосанился, налил себе еще вне очереди, поставил бокал на согнутый локоть, поднял его зубами и, запрокинув голову, опорожнил одним неслабым глотком.

– Ну, вот и молодец, – Данелия похлопал Нику по плечу, а Вике вновь послышалось: «Бедная, бедная Вика!».

– А интервью? – вдруг встрепенулась Ляля. – Вика, ты что, забыла?

– Ничего я не забыла, – Вика ощущала себя бедной, и Ляля вдруг стала раздражать ее. – Мы с Гарри уже наговорились.

– Нет-нет, Вика, Ляля права, – не согласился Данелия. – Пусть и Ляля тоже послушает мое настоящее мнение о спектакле. Распространяться об этом она, я думаю, не будет, ведь это же спектакль ее шефа…

– Мэтра, – пьяно вставила Ляля.

– …с которым ей еще работать, – закончил Данелия.

– Вот именно, Гарик! – Ляля задрала указательный палец к потолку, как бы восхищаясь прозорливостью Данелии.

– А этот спектакль, девочки, – мягко, как добрый учитель, сказал Данелия, – ни по большому, ни по малому счету никакой критики, конечно же, не выдерживает. Но, по еще большему счету, я думаю, плохи сами эти фестивали, которые, прикрываясь якобы высокой идеей, демонстрируют нашу посредственность. Но отменить фестивали не в моих, да и не в ваших силах, – Данелия сделал паузу и коротко, но внимательно взглянул на Вику. Да и, честно говоря, смотреть тут было больше не на кого. Из гостиной звучала музыка.

***

Ника с Лялей, утомившись длинной речью, выскочили из комнаты.

– Вы, кажется, хотите сказать, Вика, что мне лучше бы в этом не участвовать? Но, увы, это мой способ зарабатывать деньги. А если я встану в позу, как вы, я вижу, хотите мне предложить, то меня просто выкинут из системы. Конформизм, конечно… Но что поделаешь, я ничего не умею вне театра… Как же приятно, что в вашем доме звучат «Битлз», – неожиданно переключился он. – Пойдемте присоединимся.

Ляля в одиночестве пыталась нечто плясать, Ника силился не уснуть в кресле – было очень поздно. Вика с Данелией рядком сидели на диване и слушали молча. И Вика вдруг с радостным удивлением ощутила, что чувствует себя примерно так, как будто она только что провела с этим полузнакомым мужчиной бурную и вдохновенную ночь любви! Но только к ее внезапной радости, показалось ей, почему-то примешивалась и легкая грусть…

Наутро, а вернее ближе к обеду, когда Вика уже успела написать и отнести в редакцию (в школе у нее это был как раз так называемый «методический» день) бравурную заметку о первом и скором выходе местного театра на российскую арену, в которую элегантно вкрапливались высказывания Данелии, позвонила счастливая Ляля. К своей благодарности за блестящий прием и комфортабельный ночлег критика Данелии она присовокупила и признательность своего «мэтра». А Данелия, сообщила Ляля, без административных заминок вселился в одноместный номер и передавал Вике привет. А впрочем, он сам тебе, наверно, позвонит, поскольку взял у меня все твои телефоны. Я говорила тебе, что мы с тобой забойные девки.

Почти сразу позвонил и Данелия. Он предложил Вике составить ему, как вчера, компанию на спектакль другого театра. Вика соблюла свое женское достоинство, покобенилась для приличия, но затем, как бы вспомнив о давно обещанной другому театру рецензии, дала согласие.

Нет смысла подробно описывать последующие вечера. Они были одинаковы: спектакль, медленная прогулка из театра по успокоившемуся ноябрю со славным тихим морозцем и рождественским снежком – и ах, беседы! Начинались они, как правило, с просмотренных спектаклей, а потом переходили к литературе: сколько тут было названо общих любимых авторов, полузапрещеных тогда, элитарных… Еще говорили о жизни вообще и о Викиной (да, больше говорили именно о Викиной), в частности. Словом, хорошее это было однообразие, Вика согласна была бы прожить в нем всю оставшуюся жизнь.

Но командировка у Данелии неизбежно заканчивалась. И вот он уже от всей души благодарил Вику за ее бескорыстное гостеприимство, за потраченное на него время, за чудесное общение, совершенно неожиданное для него в Г. А она в ответ говорила, что уж она-то знает, как скучно бывает командировочному человеку по вечерам в чужом городе. А что касается потраченного времени, то для нее это вовсе не трата, а скорее – приобретение, за что ему от нее большое пионерское спасибо. И Данелия отбыл в аэропорт.

***

А поскольку как раз наступал вечер, время, когда они с Данелией во все предыдущие дни (а было-то их всего три – тьфу, наплевать и забыть!) шли в театр, то Вика в театр и пошла. К Длинной Ляле.

– Ляля, – сказала Вика, закурив сигарету, – что-то мне очень сильно хочется напиться. А тебе?

– Давай, – согласилась Ляля. – А где?

– Пошли ко мне, – сказала Вика, – авось отец сегодня не нарисуется.

И они пошли, взяв по пути сколько надо бутылок «Каберне», от чего Вика тут же затосковала:

– Как надоело, – сказала она, – расставаться с хорошими людьми…

– Да, мне тоже Данелии будет не хватать, – разделила Викину печаль Ляля. – Так надоело наше Г.-ское жлобье! Так вот и живешь от критика до критика, от разовика до разовика, – Ляля имела в виду заезжавших на одну постановку режиссеров.

Ключи от квартиры позвякивали где-то глубоко на дне сумки, и Вика, слыша за дверью мужские голоса, постучала – звонок давно и упорно не работал. Голоса смолкли, зато послышался отдаленный, но весьма характерный перезвон стекла, и через некоторую паузу дверь распахнулась.

– Ф-фу! – облегченно выдохнул перегаром Ника. – А мы уж думали – отец!

Из комнаты со смиренным облегчением выползали Шурик и Юрик, Никины друзья-собутыльники. А впрочем, общие друзья. Так уж повелось с тех пор, как Вика с Никой стали жить вдвоем. Выгонять Никиных друзей Вика как бы не имела права – квартира-то общая. Но, имея статус старшей сестры, иногда выражала недовольство и разгоняла-таки Никины мальчишники. Но иной раз к ним, если честно, и присоединялась, поскольку на разгон выпивающих «сопляков» требовались кое-какие силы, а черпать их Вике было как бы неоткуда.