Елена Рябова-Березовец - Венец безбрачия. Сборник повестей об одиноких дамах

Вика слушала и изумлялась про себя его не наигранной внешней искренности, с удивлением вспоминая, как они только что, сидя в зале, потихоньку от Ляли посмеивались над многими несуразицами и спектакля, и пьесы, и даже пихали незаметно друг дружку в бок. Тогда-то Вику в первый раз и поразила в самое сердце эта их с Данелией согласная синхронность восприятия, этот моментально возникший между ними сенсорный контакт, в котором примерно к середине второго действия и слова стали необязательны.

***

Поэтому, когда Данелия в заключение пожелал спектаклю успехов на фестивале, Вика так расстроилась и разозлилась, что, едва они вышли из театра, тут же, язвительно хихикнув, спросила, когда же он был действительно искренен: с ней в зале или с актерами на обсуждении?

– Это вопрос не для улицы! – вдруг ледяным тоном отрезал Данелия. – Вы же неглупая девушка, Вика, неужели не понимаете?

– А о чем с вами, Гавриил Александрович, можно говорить на улице? – беспокойно закокетничала Ляля, как бы испугавшись возможной ссоры.

– Да вот хотя бы о погоде. И кстати… – Он выразительно развел сразу оба локтя, предлагая им обеим посильную мужскую помощь в преодолении погодных условий. Лялина тяжелая сумка выразительно грюкнула при этом на его, ближайшем к Вике плече. Помощь действительно была кстати, ибо вокруг заметал и буранил конец ноября, а льдистая после недавней оттепели земля так и звала с размаху треснуться о нее, скажем, затылком.

Ляля тут же с готовностью уцепилась за Данелию, а Вика, лелея нанесенную и непонятную пока еще обиду, помешкала, локтя как бы не заметив. Так бы она и мешкала до самого дома, если бы не высокие каблуки, не приспособленные проклятым Западом к сибирскому гололеду. Каблуки подвели, и Данелия едва успел свободной рукой ухватить ее за локоть, не уронив при этом сумки.

– Вот видите, – ответил он на ее вынужденное «спасибо», – не стоит так необдуманно обижаться в условиях гололеда.

***

Когда Ника распахнул дверь, замерзших и голодных театралов с порога обдало теплым духом жаренной на подсолнечном масле картошки и уютным Никиным басом, очень располагавшим к тому, чтобы прямо тут же, в прихожей, разлить по первой.

Ляля привычно закокетничала с Никой, и они пошли на кухню дожаривать картошку и резать Лялин еженедельный паек – колбасу по госцене из театрального буфета. А Вика пока повела Данелию в гостиную, усадила в кресло перед телевизором и попросила минутку поскучать.

– Я с удовольствием поскучаю, – сказал гость, – если вы не станете включать верхнего света и не сочтете за трудность согреть мне бокал вина. Я не люблю яркого света, – ответил он на вопросительный Викин взгляд.

– Я тоже, – пробормотала Вика, ощутив, что контакт, кажется, снова возникает.

– И все же почему вы так гнусно оборвали меня на улице? – спросила Вика, когда они синхронно отхлебнули из своих бокалов подслащенное горячее каберне.

– А вы разве не поняли?

Вика помотала головой и отхлебнула еще – для храбрости.

– Вы обвинили меня в лицемерии, а сами совершили маленькое предательство…

Вика, кажется, поняла и еще яростней замотала головой. Но он жестко продолжал:

– Мою реакцию на спектакль видели вы одна, я вам как бы доверился, а вы – такой бестактный вопрос, и при Ляле, – и он тоном отодвинул Лялю на такое от них двоих расстояние, что Вика чуть не разорвалась на неравные половинки: от гордости за сопричастность к нему, с одной стороны; и от некоторой «корпоративной» обиды за Лялю, с другой.

– Но ведь Ляля своя, в Лялю как в гроб, дальше не пойдет, – несвязно забормотала Вика.

– Да причем здесь «пойдет-не-пойдет», – поморщился Данелия.

– Дело-то вовсе не в Ляле, а в вас. Для Ляли все это вообще не имеет значения. Да вы и сами это знаете.

– Я-то знаю, – оторопела Вика. – А откуда знаете вы?

Он вместо ответа как-то непонятно усмехнулся, а у Вики вдруг аж голову повело – такая нахлынула на нее волна доброжелательного, но с легчайшим оттенком иронии понимания. Вику этой волной чуть не сшибло с ног, и она даже присела на низенький столик рядом с его креслом.

Ей вдруг показалось, что он знает все про ее нескладную жизнь. А чего еще не успел узнать, она была готова тотчас же ему выложить. И как она полгода кряду рыдала за престарелым письменным столом, оплакивая свою студенческую Москву; как недостает друзей, раскиданных распределением по нашей необъятной стране; и как иногда кажется, что она запросто может сойти с ума от того, что не с кем поделиться тем, что у нее случается внутри…

Но Викин душевный стриптиз отложила на неопределенное будущее всунувшаяся в темную комнату Лялина лихая физиономия, изрядно похорошевшая и повеселевшая от первых рюмок. Потом, в прямой пропорции к выпитому, она будет становиться сначала обиженной, потом ожесточенной, а уж совсем потом – агрессивно злой. И Нике срочно придется сажать Лялю в такси, громко, чтобы услышал шофер, запоминать номер машины, чтобы «расписную» Лялю, не дай Бог, куда-нибудь не увезли…

– Вы знаете, Гавриил Александрович, и ты моя маленькая птичка, что мы с Никой собрались на … – Ляля кое-как успела проглотить любимое «ясное» словцо и исправилась, – я хотела сказать – за стол. Вы нам компанию не составите?

– Отчего же? – Данелия допил каплю вина из бокала и поднялся навстречу Ляле, которая, ухватив его за руку, повела прочь из комнаты.

– А вы не позволите называть вас за столом Гавриком или Гаврюшей, а то у меня уже сейчас язык заплетается. Как вас друзья называют? – тарахтела Ляля.

– По-разному, – ответил Данелия, – но вашему языку удобнее всего, очевидно, будет «Гарик». Это самое короткое, что я могу вам предложить.

– Тогда я буду называть вас еще короче, если вы не возражаете – Гарри. По ассоциации со «Степным волком» (сноска – роман Генриха Гессе), которого вы мне почему-то сильно напоминаете, – сказала Вика.

– Каким еще волком, твою мать?! – рассердилась Ляля.

– Я не возражаю, – сказал Данелия, а глазами как будто шепнул: «Бедная, бедная Вика!».

***

Стол был обставлен разномастными стульями и табуретками и накрыт аскетически просто, но аппетитно: посредине благоухала сковорода «фирменно» пожаренного Никой картофеля, Лялина колбаса, хлеб и помидоры.

– Ну, давайте разгоним радиацию и увеличим количество эритроцитов в крови, – сказала Ляля, протягивая Нике для разлива очередную бутылку «Каберне».

– Это что же – тост такой? – беспредельно удивился Данелия.

– Ну что вы, Гарик, обижаете, – сказала Ляля. – Это в наших магазинах так «Каберне» рекламируют.

– Тогда давайте выпьем за рекламу, – Ника устал держать бокал на весу, он не любил тостов, предпочитая выпивать без лишних слов. И выпил.