Елена Рябова-Березовец - Венец безбрачия. Сборник повестей об одиноких дамах

Маргарита от досады аж застонала:

– Неужели ты, художник, не понимаешь?! Что та грудь, которая просвечивает и едва угадывается – гораздо эротичней, чем та, что откровенно обнажена?! И что обнаженная грудь в данном случае неизмеримо принижает торжественность момента?! Ты ведь не эротическую картинку рисовал, а библейскую!

– А может быть, я таким образом пытаюсь приблизить библию к простому народу? – Парировал Захар.

– Да твой простой народ и сюжета-то этого библейского не знает! – Воскликнула Маргарита. – Так же, как и всех прочих! Ты уж тогда и аннотацию к картинке напиши. Да поясни, что это не Олоферн тунику на Юдифи испортил! Что это твоих блудливых рук дело!

– Ну, знаешь, тебе не угодишь, – обиделся Захар. – Я ей библейский сюжет нарисовал, а она…

– …а она не хочет, чтобы о тебе думали, что у тебя – сексуальные комплексы. Или что ты на женских прелестях помешался.

– Да пусть думают, что хотят! – Отмахнулся Захар. – Главное, чтобы на эту картинку спрос был.

***

Маргарита потом не уточняла, а Захар особенно не распространялся о том, каков был спрос на его живописный библейский сюжетец в авторской, так сказать, интерпретации. Но, судя по тому, что копеек они не считали, новый Захаров бизнес хоть, может быть, и не процветал, но приносил свои плоды, достойные поедания и выпивания: для Захара – пиво, для Маргариты – чай да кофе, для Сонечки – соки и дефицитное детское питание.

Впрочем, иногда за ужином, Захар мельком сообщал, что он сочиняет и другие разные картинки, но сюжетов Маргарите не пересказывал, зато не уставал жаловаться на нерадивых помощников и на то, что в этой, избалованной социалистическим «собесом» стране, нормальный деловой человек может рассчитывать на себя и только на себя. И да поможет себе… он сам!

И вдруг однажды, незадолго до нового года, Захар вдруг ни с того ни с сего (обычно он этого не делал) позвонил Маргарите в театр и возбужденно сообщил, что написал картинку на шекспировский сюжет.

– Давай я привезу ее тебе прямо в театр, – суетился Захар, – ты ее на стенку повесишь, и, может быть, ваши актеры ею заинтересуются. Шекспир все-таки. Неплохой подарок к Новому году.

– Опять в обнаженной грудью десятого размера? – Подозрительно спросила Маргарита.

– Нет, ну что ты, – обнадежил Захар. – На этот раз никакой обнаженки. Или ты думаешь, я совсем тупой?

– Да нет, в тупости тебя не упрекнешь, – ответила Маргарита, – раз уж ты и на Шекспира замахнулся. Но все-таки привези-ка свою картинку сначала домой.

Тут надо сказать, что в маленьком Маргаритином кабинетике как раз сидел (как это бывало почти ежедневно) ее бывший возлюбленный – тот самый герой-любовник и чернокудрый «Отелло», который, как обычно, жаловался Маргарите на свои очередные муки: во-первых, у «Отеллы» не вытанцовывалась почти что главная роль в новом спектакле, за что режиссер называл его не органичным и «игрушечным»; а во-вторых, «Отелло» клял на чем свет стоит их извечную актерскую нищету и мечтал о том, чтобы когда-нибудь уйти из театра в какой-нибудь бизнес и почувствовать себя полноценным мужчиной, которого никакой режиссеришка не посмеет назвать «игрушечным».

В сравнении с огромным и целеустремленным Захаром «Отелло» выглядел столь мелким, жалким и ничтожным, что Маргарита (не в первый раз уже) только диву давалась, как это ее угораздило хоть ненадолго этим полуженственным (актер – профессия женская) недомужчинкой и плаксой увлечься! За что?! За какие заслуги?! Неужто и впрямь лишь за его нескончаемые муки?! А уж те, что терзали «Отеллу» сейчас, и вовсе казались Маргарите действительно (прав был режиссер) «игрушечными» и отчасти высосанными из пальца. И потом: Захар в отличие от «Отеллы» никогда и ни на что (кроме разве что нерадивых работников) не жаловался. Он был настоящий (минус хороший секс) мужчина-добытчик. И притом – неглупый собеседник. А «Отелло» – только сопли да тоже «минус секс». Так что, пожалуй, спасибо Галочке за то, что отыскала Маргарите столь действенный и дееспособный клин! И к черту ах-любовь!..

…Вернувшись с Сонечкой домой, Маргарита «застукала» Захара, гордо застывшего, скрестив руки на выпуклости живота, перед новым своим творением, которое он уже успел повесить на стенку как раз напротив их спального ложа.

На творении были изображены Отелло (но, понятное дело, шекспировский, а не Маргаритин) и Дездемона – в драматический момент сакраментального вопроса: «Молилась ли ты на ночь?!»

Картинка на этот раз была (в отличие от первых двух – вертикально исполненных) сугубо горизонтальная – узкая и длинная, поскольку Дездемона, вытянувшись во весь рост, уже лежала в постели. Грудь у несчастной героини, уличенной вражеским словом в несуществующей измене чернокожему мужу (которого она за муки полюбила), возвышалась горой и достигала почти до самого верхнего края картинки!

Причем. Плавная линия этой супервыдающейся части ее тела начиналась, кажется, от самого основания ее шеи. Или даже от окончания подбородка! Маргарита хихикнула про себя, но поначалу промолчала, ибо все дездемонины «неземные телесные прелести» Захар заботливо и целомудренно скрыл под белым ночным одеянием (розовые сосочки, правда, слегка просвечивали).

Лицо у Дездемоны было недоумевающим и одновременно насмерть испуганным – и ведь было от чего! Ибо в ногах у бедной женщины Захар угнездил страшную-престрашную харю темнокожего ревнивца. Да-да, не лицо, а именно харю – с бешено выпученными белками глаз и отчаянно разверстым (то ли в неслышном крике, то ли в плотоядном желании сожрать «подлую изменщицу») толстыми кроваво-красными губищами! Отелло был воистину ужасен! Хотя, если честно, гораздо более – смешон, ибо казался не столько оскорбленным в лучших чувствах шекспировским героем, сколько пугающим чудовищем из детских сказок.

Но все это, вместе взятое, вполне можно было принять и даже похвалить, если бы не одна незначительная деталька! Сведенная страстным порывом рука Отелло, скрючив напряженные пальцы, тянулась через всю картинку вроде бы к горлу Дездемоны, которую ревнивому мавру, согласно Шекспиру, следовало задушить. Однако, пристально и внимательно проследив вектор направленности «убийственной» руки Отелло, Маргарита с изумлением обнаружила, что страстные чаяния обманутого мавра устремлены вовсе не к нежной шейке Дездемоны, которой (ну, шейки то есть) видно-то почти и не было. И потому мстительная рука Отелло, что было совершенно очевидно и неоднозначно, тянулась к высоченному холму дездемониной груди!

Маргарита упала на диван и принялась хохотать как безумная. Хохотать и приговаривать: «Ай да Отелло! Ай да Захар!» – и еще какую-то бессвязную ерунду в этом же роде. Бедный, оскорбленный в лучших чувствах Захар недоуменно переводил взгляд с невинной картинки на погибающую от смеха Маргариту и обратно – и ничего не мог понять.