Елена Рябова-Березовец - Венец безбрачия. Сборник повестей об одиноких дамах

– Много написала? – Спросил Инну Витковский.

– Шутишь! – Хихикнула Инна. – С руководителем приехала знакомиться. Вот жду конца пары.

И они почему-то заговорили… про лошадей, про конный спорт и всякий прочий туризм.

– Ей тридцать пять, она одинока, живет в Таллине, а чем занимается, точно не знаю, – Витковский рассказывал о какой-то своей знакомой. – Она ужасно любит путешествовать, каждое лето уходит в горы и нахватывается впечатлений на целый год. А сейчас шведский учит к Олимпиаде. Поспорила с каким-то своим шведским родственником, что за год выучит…

Это же он мое будущее рассказывает, вдруг подумала Инна с мистическим ужасом. Он мой пророк – этот мальчик на шарнирах. Только вместо шведского у нее будет французский – Филу письма писать, а вместо походов – поездки из Г. В Москву. За песнями. Витковский так вдохновенно рассказывал, что Инна уже и кивала, и соглашалась, и обнаруживала в этом начертанном будущем некий постижимый смысл и даже счастье. Местами, конечно.

Прозвенел звонок, пара закончилась, и вокруг стало шумно и дымно.

– Ну, пока, – сказала Инна Витковскому, – пошла на кафедру сдаваться.

– Благословляю, – воровато оглянувшись на учебную часть, Виктовский перекрестил Иннину спину. Факультет был сугубо «партийный» (как и сама эпоха), и свобода совести здесь тогда не поощрялась. А иногда даже и каралась.

У Инниного руководителя оказался крупный увесистый нос и очень приятный, хорошо поставленный голос, произносящий весьма литературно построенные фразы на жеманном старомосковском диалекте. Это Инну ужасно развеселило. Ее так и подмывало подергать руководителя за увесистый нос и сказать что-нибудь неприлично легкомысленное. Но она удержалась – времени оставалось в обрез, кафедру уже не поменяешь.

Руководитель, конечно же, пожурил Инну за столь позднее первое явление пред очи, зато потом они очень толково поговорили о теме, названии, сроках, листаже и о выдающемся советском писателе-деревенщике, повесть которого Инна собиралась положить в основу и хорошенько проанализировать на тему несобственно-прямой речи, которая дает возможность советскому автору высказывать собственные (и даже отчасти антисоветские) мысли посредством вплетения их в размышления героев.

Забегая вперед, заметим, что суровая дипломная комиссия, состоящая из почтенных старцев-филологов, среди членов которой был даже отпрыск Льва Толстого, дважды обвинила Инну в отступлении от принципов марксизма-ленинизма, преломляемых в литературе социалистического реализма, но почему-то все равно оценила ее работу на «отлично».

Выходя с факультета, Инна, хоть и не видела себя со стороны, ощутила, что физиономия у нее стала очень умудренная. Думалось исключительно о дипломе, но возвращаться в высотку пока было боязно. И Инна решила съездить к Олегу с Полиной – в другую жизнь.

***

Раньше Инна жила с Олегом и Полиной в одном городе и даже училась в одном классе. В Москву они приехали синхронно: Инна – учиться, Олег с Полиной – жить и фарцевать.

Пока Инна била баклуши, получая свое высшее образование, они заключили фиктивные браки, обзавелись прописками и в поте лиц своих работали. А трудовая их деятельность состояла в том, что они покрывали издержки всестороннего дефицита советской легкой промышленности посредством противозаконных сделок с иностранными гражданами, у которых фарцовщики за бесценок выторговывали хоть и поношенное, но зато фирменное забугорное шмотье – тогдашний сэконд-хэнд. А затем подпольно и уже вовсе не за бесценок продавали свою эксклюзивную добычу желающей одеваться по мировым стандартам молодежи.

Благодаря этим нужным дружеским связям, Инна была едва ли не первой на их курсе счастливицей (ну, если не считать нескольких крутых москвичей, имевших доступ в «рай» валютных «Березок»), которая стала щеголять в настоящих фирменных джинсах. Они тогда только-только входили в моду и в жизнь советских людей, поэтому носить джинсы у продвинутой молодежи считалось делом невероятно престижным.

Инна также имела возможность (и указывала на нее своим однокурсникам) приобретать у своих друзей-земляков (для нее они, понятное дело, снижали свои ломовые цены) разные другие фирменные вещицы и была поэтому в курсе самых последних тряпичных веяний в мировой моде. В том, естественно, виде, в каком эти самые веяния доходили до фарцовщиков. Впрочем, других способов приобщиться к мировой «высокой моде» у советского народа и не наблюдалось.

Тут надо еще сказать, что в дружеских отношениях Инны с фарцовщиками существовали и некоторые противоречия. Фарцовщики, с одной стороны, уважали Инну за не присущее им стремление к знаниям и завидовали ее временной, но законной стабильности. Полина жаловалась, что во время деловых знакомств постоянно забывает, кем она представляла Олега в прошлый раз. А с другой стороны, они по-дружески презирали Инну за ее неумение делать деньги. Наживать, как они говорили.

А Инна, с одной стороны, по-дружески завидовала их роскошному в сравнении с ней существованию, московской прописке и перспективам, гораздо более, чем у нее, связанным со столицей. А с другой стороны, она также по-дружески презирала своих друзей за то, что они не стремятся овладеть знанием всех тех богатств, которые выработало человечество. Впрочем, последнее больше относилось к Олегу, чем к Полине, которая была не только практична, но и умна, и поэтому понимала, что не пристало женщине всю жизнь заниматься фарцовкой и пару лет назад поступила учиться на какой-то заочный филфак.

Олег с Полиной Инниному приезду несказанно обрадовались. Олег тут же засуетился, принялся потрошить папиросы, дружелюбно подмигивая Инне:

– Покурим?

Инна знала, что с этого непременно начнется встреча и все полчаса в метро уговаривала себя отказаться от анаши. Однако откуда-то вынырнула другая Инна, пихнула сердито нашу Инну ногой и грубо сказала: «Шла бы ты… Надо же иногда немного расслабиться!» Пришлось нашей Инне взять предложенную папироску.

– Взрываю! – Торжественно сказал Олег и щелкнул зажигалкой.

Инна глубоко затянулась, проглотила дым и, выдохнув остатки, сказала:

– Хороший план!

Олег успокоился и «взорвал» себе, затем Полине, потом включил музыку и улегся со своей папироской на диван – ловить кайф.

А Инна с Полиной, расположившись в креслах друг напротив друга, стали ловить свой кайф в изящной дамской беседе: говорили о кухне, о похудении, о тряпках, мужиках и литературе. Инне очень нравилось болтать с Полиной, и она обругала себя дурой за то, что так редко у них бывает.

Наконец, Полина поинтересовалась Филом. Инна с удовольствием поведала ей многое из того, о чем мы здесь уже рассказали. Излагать было нелегко, потому что анаша все время хихикала в Инне, перепутывала все мысли, приходилось то и дело куда-то отклоняться, а потом подолгу вспоминать, на чем она остановилась перед тем, как отклониться. Но с грехом пополам скорбная ситуация все же была, наконец, изложена. В образном и достаточно объемном виде.