Илья Смирнов - Мои Острова

– Ха, – искро-голубой улыбнулся мне, как несмышлёному, – в удостоверении указан только номер участка, а на вашем (он заглянул в удостоверение) 56-м участке больше 2000 могил!

– Ясно. А что же делать?

– Идите, ищите. Может, найдёте. Если таблички сохранились…

Я вышел на улицу. Следом за мной покурить вышел искро-голубой.

– Вот вам сколько лет? – вдруг спросил он.

– Сорок три, – отвечаю настороженно.

– Вот, сорок три, а вы уже о памятнике подумали?

– О каком памятнике? – напрягся я.

– О своём памятнике, о своём, – глаза его заволокло дымкой, сквозь которую он смотрел на мой несуществующий монумент.

– Да рано вроде… – неуверенно проговорил я.

– Да нет, пора уже, – он вернулся на землю, в голосе появились деловые нотки, – вот вы курите?

– Нет, – сказал я, чувствуя себя несколько виноватым.

Искро-голубой немного расстроился.

– Ну, хорошо, но вы же едите?

– Бывает, – говорю.

– Вот! – обрадовался он, – а если бы ели чуть меньше, то к старости могли бы накопить на отличный памятник!

Я представил, как в детстве покупаю школьный завтрак не за двадцать пять копеек, а за пятнадцать с тем, чтобы гривенник опустить в копилочку в виде гробика.

– Раньше люди заботились о своей памяти, ставили хорошие памятники, – мечтательно проговорил искро-голубой, – сейчас родственники из-за границы приезжают, а постамент на месте, любо дорого посмотреть. А у нас многие даже родительские могилы не навещают, не говоря уже о дедовских. Только жрут и пьют всю жизнь.

Как человек без памятника я чувствовал себя неудобно. Тем более, что поесть я люблю. Не говоря уже о выпивке.

– Менталитет, – говорю, чтобы что-то сказать. Я в последнее время, когда не знаю, что сказать, всегда говорю это слово.

– А надо как на Западе, – размечтался собеседник, – если двадцать лет никто не платит за могилу, то тело эксгумируется, а участок отходит кладбищу!

Перед его взором возникали золотые замки, купленные на деньги от продажи освободившихся могил. В оформлении строений угадывались элементы похоронной архитектуры.

Попрощавшись со служителем, я зашагал по тенистым аллеям кладбища. Был яркий солнечный день, щебетали птички, покойники лежали смирно, каждый в своей оградке.

Обращали на себя внимание памятники, изображавшие умерших. Они были представлены в трёх масштабах: уменьшенные копии, один к одному и монументы. Монументов было мало. То ли дорого для потомков, то ли Церетели пока не освоил эту нишу, но великанов почти не было.

Уменьшенные копии выглядели игрушечными. Их кукольный вид навевал мысли о детстве покойника. С ними хотелось поиграть.

Самыми страшными были памятники в натуральную величину. Я представил, как такой памятник смотрится ночью в тусклом свете кладбищенского фонаря. Не хотелось бы встретиться.

Я побродил между оградками с полчаса и нашёл нужную могилу. Таблички были на месте: шесть штук, прямо братская могила какая-то. Самая старая – прадед. На могиле было довольно прибрано. Оградку недавно покрасили. Все это наверняка сделал покойник, когда ещё был жив, больше было некому. Я представил его мысли о вечном в процессе этой уборки, меня передёрнуло. Сфотографировав таблички на могиле, я зашагал обратно в контору. В душе появилось радостное чувство выполненного долга. Кроме того, я чувствовал значительное преимущество себя, как живого человека, перед покойниками. Вкус жизни, так сказать.

Искро-голубой посмотрел фотографии, спросил об оградке, быстро оформил документы. Рядом какая-то женщина одновременно оформляла документы на умершего и по телефону покупала машину. И то, и другое не ладилось.

– Скажите, а сколько урн можно захоронить в одну могилу?

– Сколько родственников хватит.

Я прошёл в кассу. Передо мной крашеная в блондинку полная женщина выговаривала мужу:

– Вот так ты всегда, всё себе да о себе, даже могилу себе!

– Тася, – смущённо оправдывался тот, – это чтобы тебе не ездить документы оформлять.

– Ага, конечно, ты вот скоро умрёшь, сам на кладбище поедешь, что ли, себе место оформлять? Эгоист!

Я заплатил в кассу, забрал документы, вышел на улицу. На душе отчего-то было светло. Теперь можно и в крематорий.

Умер Коля Фирстов. Он был очень талантливый кузнец. Говорили, что заново открыл секрет булатной стали, утерянный с давних времён. Он делал из металла потрясающие вещи. Через полгода планировалась его выставка оружия на западе. А он взял и умер. Пятидесяти не было.

О его смерти я узнал поздно, уже после похорон. Жаль, говорят на похоронах были мои старые друзья. Хотелось повидаться, со многими не виделись лет двадцать. Мы с женой поехали на девять дней. Была ранняя весна. Снег ещё лежал, но солнышко уже начало пригревать. Коля жил в деревне Бёхово, недалеко от музея В. Д. Поленова. Купил участок, построил там дом, кузню.

К сожалению, жизнь раскидала нас, мы не виделись много лет, я только один раз заезжал к нему примерно за год до его смерти. Тогда мы посидели, повспоминали старое. Договорились о новой встрече, но… дела, дела. Все бежим куда-то, торопимся, иногда пропуская важное. Я так и не заехал к нему.

Мы с супругой приехали, когда все уже собрались. Было довольно тепло и столы выставили на улицу перед домом. Мы никого не знали, было неловко. Даже с его последней женой мы были незнакомы, в наш последний визит она была в отъезде. Мы присели на краешек скамьи, нам принесли тарелки.

Налили водки. Выпили, не чокаясь. Постепенно втягивались в разговор. Я почувствовал необходимость рассказать о нашем общении с Колей, вспомнить старые времена. Казалось, надо оправдаться, обосновать наше присутствие, чтобы мы не выглядели случайными людьми, зашедшими на халяву выпить водки. Я встал.

– Я помню Колю, как человека мужественного, настоящего и надёжного, – с чувством начал я.

Внимательные глаза смотрели на меня. Мужчины подцепили на вилки грибочки. Женщины подкладывали мужьям закуску.

– Я хочу сказать, что Коля был каким-то настоящим и честным во всем, – продолжал я.

Послышались приглушенные смешки. На лицах появились улыбки. Кто-то прикрывал рот рукой.

– И он никогда не врал, был честным и со своими, и с чужими, – вёл я свою линию.

Смех нарастал, люди за столами откровенно переглядывались, прыскали в кулаки. Несколько удивляясь реакции присутствующих, я продолжал.

– И давайте выпьем за его честность и правдивость, за его жизнь, которую он прожил честно!

И тут случилось невообразимое. Люди хохотали, утирали слезы, смех душил многих. Одна девушка пыталась выйти из-за стола, но силы её покинули, и она завалилась в сугроб, не переставая смеяться. Похоронное собрание гоготало. Несколько ошарашенный наступившим неожиданно всеобщим весельем, я выпил свою рюмку и сел на место. Жена недоуменно посматривала то на меня, то на смеющихся людей.