Лев Усыскин - Длинный день после детства

– …now open your textbook at page…

…а еще Дениска когда курить ходили в туалете говорил про Людку Пархоменко что он ей будто бы целку порвал месяц назад врет конечно тоже хотя похоже на него в общем-то говорит пришел алгебру делать вместе к ней домой упражнения а там родителей не было в командировке уехали они музыканты ключ от бара забыли спрятать она угостила его что не помню немного отлили из бутылки потом долили водой обратно чтоб не узнали когда вернутся почти тот же цвет красный чуть светлее интересно что может коньяк нет коричневый значит вино хванчкара или нет…

– …читаем теперь exercise 13 (3), первый диалог…

…потом на диване сидели целовались потом…

– …кто хочет?..

…а алгебру так и не сделали само собой…

– …Васильев, читайте, пожалуйста… silence, please!..

…а как целка будет по-медицински длинное слово такое как бы церковное не помню…

– …stop talking, children!.. Васильев, продолжайте, пожалуйста, мы все Вас слушаем…

…Дениска вообще сексуально-озабоченный больше всех в классе говорит только об этом всегда даже если другая тема все равно переведет через некоторое время он бриться начал первым еще год назад никто не брился а он уже а теперь конечно уже человек пять не меньше а тогда никого это как-то связано я слышал не помню где слышал потому что половое созревание хотя есть у кого борода не растет вообще никогда не растет до самой старости не растет ну и что же у них дети и все как надо…

– …спасибо, Васильев, достаточно…

…еще осенью он журнал приносил в класс там мужик такой смуглый с гладкими волосами зачесанными назад и девчонка белобрысая лет восемнадцать на вид в одних туфлях на высокой платформе он ей в задницу вставил а она оборачивается будто бы хочет сказать что-то а сама глазки закатывает интересно ей больно или приятно или одновременно так бывает не знаю интересно это на самом деле или для съемок только вот бы узнать!..

– Well, children, write down your homework… exercise…

Разом скрипнули перья, старательно засопел Антонов во втором ряду; склонив голову набок, едва не касаясь тетради щекой, принялась записывать номера упражнений Лена Аладушкина в то время, как за соседней партой Ромка Авдеев лишь отчеркнул размашисто что-то в учебнике и, с силой его захлопнув, швырнул в сумку…

– Все записали?.. Кушевский и Павлов, не забудьте, что на следующем уроке ваша очередь делать доклады…

…Лязгнуло замочками сумок ей в ответ – через мгновение забормотало все, словно бы где-то открыли воду, и вот, наконец, долгожданный звонок : свобода, Господи, вот же ты, у порога – сумку в охапку и на улицу: домой, домой, прочь…

Что еще надо сказать? Теперь сквозь годы, измельченные в серую пыль, оседающую на зубах подобно заводской копоти в ветреный день, сопоставив те вельветовые мечты с наждачно-отрезвляющей реальностью, едва ли станет духу разразиться иронией – в шестнадцать лет человек прав уже самим фактом собственного бытия, своим легким, не замутненным даже никотином первых сигарет дыханием, своей особой поступью, когда чувствуешь, как на каждый твой шаг пружинит под ногой земля, побуждая к шагу следующему…

Авдеев, Павлов, Ливенкова – добрая половина вас так и осталась смеющейся фотокарточкой с выпускного вечера – на фоне белокирпичной стены спортзала (краешек завешенного сеткой окна в кадре, даже как будто угадывается баскетбольное кольцо, нет?) – впрочем, о ком-то нам удалось узнать, пробуя изначально едва ли не наугад всегдашнюю паутину незримых нитей человеческого общения – кто-то с кем-то дружит по сю пору, кто-то кого-то видел случайно… Впрочем, главное, наверно, то, что все мы сегодня живы, все, за исключением Петьки Маракуца, подорвавшегося на мине в Панджшерском ущелье еще в восемьдесят восьмом – но он и в школе имел репутацию отчаянного…

Ашот Микаэлян торгует недвижимостью, располнел, говорит с одышкой и при этом улыбается улыбкой мальчика, взявшего без спросу из шкафа сладости; Женька Яковлев окончил университет и уже второй год изучает птиц где-то в Бразилии – говорят, делает большие успехи; тихоня Макаров недавно женился в четвертый раз, нянчит очередного младенца – по всей видимости, любит это дело и знает в нем толк…

Светку Голубеву я неожиданно встретил прошлым летом в авиакассах на Каменноостровском – покупала билеты в Адлер для себя и дочери (Аня, восемь лет, непоседа ужасная). Выкурили по сигаретке, потом прошлись пешком до Горьковской. Работает главным бухгалтером в трех небольших конторах разом, второй муж – столь же нелюбимый, как и предыдущий, – ни черта не зарабатывает, но хоть не пьет, и то славно… Всю прошлую осень провела в больнице – что-то с печенью…

Впрочем, и мне похвастать было особо нечем…

1.

В суете предпраздничных забот последний день года проскочил почти незаметно – из зимней утренней темноты прямиком в темноту вечернюю, словно бы лишь на миг, неведомой формальности ради, заглянув в окна молочно-серым оком своих светлых часов. С полудня Настя сломя голову носилась по квартире то с утюгом, то с ножницами, чуть не сожгла в духовке наполеон , впервые в жизни изготовленный без помощи мамы, умудрилась на ходу посадить большущую занозу и на ходу же извлечь ее из мизинца на левой руке, заменить некстати перегоревшую лампочку в ванной, а кроме того – раз четырнадцать поговорить по телефону с одноклассницами Соней и Катей и раз шесть – с серьезным молодым человеком по имени Артем, студентом первого курса.

И лишь почти закончив все эти приготовления, – уже где-то в начале седьмого – Настя, кажется, впервые в этот день заинтересовавшись временем, сподобилась поднять глаза на бабушкины стенные ходики со сломанной кукушкой и гирьками в форме еловых шишек, те самые, что, повинуясь еженедельному заводу, наполняли гостиную всегдашним своим равнодушно-добрым двухчастным тиканьем.

Собственно, взглянула на них Настя почти случайно, и, взглянув, едва ли увидела что-то замечательное: времени, как она знала, было еще – вагон. Две черные стрелки – часовая и минутная – стояли почти вертикально, гостеприимно распахнув сажень своих объятий. До праздничного мига, когда под привычный глуховатый хлопок шампанской пробки эти же стрелки сольются в одну толстую, оставалось целых шесть часов – столько же почти, сколько прошло от Настиного пробуждения.

Впрочем, именно в этот год все складывалось не вполне привычным образом, отлично от заведенного в Настиной семье порядка, – как раз данную полночь ходикам предстояло пережить в тишине и одиночестве: впервые Настя встречала Новый год вне дома, соблазненная веселой полустуденческой компанией. Что же до родителей – то и они, примирившись с дочкиной затеей и не желая праздновать сам-друг, напросились к Мосякиным, по обыкновению, встречавшим Новый год на даче, куда и отправились еще в половину третьего, стараясь подгадать к рекомендованной этими же Мосякиными электричке.