Лев Усыскин - Длинный день после детства

Сложив на столе руки, девочка опустила на них голову и задумалась – мысли ее сперва бродили невнятными параболами в бархатном космосе парадоксов, затем, запутавшись окончательно, и вовсе отчалили в мир непроговариваемых мечтаний – туда, где всегда тепло и уютно, как под ватным стеганым одеялом.

Не прошло и двух минут, как приятная тяжесть сна опустилась на длинные Настины ресницы – мелькнула прощальная мысль о чересчур протяженном вечере, в преддверье которого вполне позволительно и вздремнуть, затем конец этой мысли словно бы рассыпался сонмом светящихся, разноцветных, похожих на салют звездочек, затем все поплыло куда-то, словно погруженное в глицерин, и вот уже Настя напрочь выскользнула из яви реальности в войлочную нирвану сна.

2.

Показалось, что спала она совсем недолго – минуту или две, вряд ли больше. Вывело девочку из забытья, по всей видимости, неудобство позы – дремать, сидя за столом, опершись щекой на вытянутую вперед правую руку и согнув левую в локте, Насте еще только предстоит потом научиться, – в университете, в тяжелую зимнюю сессию второго курса. Сейчас же какие-то затекшие мышцы, должно быть, дали о себе знать – девочка разом раскрыла глаза, долю секунды привыкала к неожиданно низкому ракурсу зрения, после чего подняла голову.

Все было вокруг по-прежнему, лишь мерное тиканье ходиков разбавляло тишину пустой комнаты. Да еще недовыветрившиеся остатки кулинарных запахов – волнующие и сладкие – приходили с кухни и шалили в Настином носу.

И все-таки что-то было не так, как обычно, что-то изменилось в комнате, изменилось неброско, но отчетливо.

Настя еще раз обвела взглядом гостиную – диван, оба кресла, журнальный столик с синим торшером рядом – затем опять взглянула на собственную фотографию и, не найдя в ней на этот раз ничего примечательного, скосилась на мишку. Тот, как видно, за время Настиного сна переменил позу – теперь он не сидел, а стоял, по-прежнему, однако, прислонившись к стенке спиной. Зеленые бусинки его глаз все так же глядели на девочку умно и пристально.

Впору было удивиться, конечно же, и Настя, разумеется, удивилась – но удивилась не сильно, одним лишь секундным поднятием бровей да легкой, почти что детской улыбкой. Так удивляются невинным шалостям или смешным непонятным словам.

«Мишка, дорогой мой мишка, – произнесла она опять одними губами, – куда ты собрался сейчас?»

В ответ мишка молча шагнул вперед, переступил с правой лапы на левую, затем обратно, затем вытянул передние и потер их медленно друг о дружку.

«Пыль… – слегка качнул он плюшевой головой, – в этой комнате много пыли… опять… просто не знаю, как тут и быть, ей-богу!..»

Он кашлянул в кулачок, затем слегка развел лапы в стороны:

«Не знаю, не знаю… пыль набивается, портит мех… очень трудно потом отчистить… всякий уважающий себя медведь обязан тщательно следить за своим мехом!..»

Голос его звучал немножко сердито – но все же без прямого, адресованного Насте упрека. Однако девочка попыталась оправдаться – она вновь улыбнулась той же самой, детски обезоруживающей улыбкой и почти что шепотом произнесла, чуть склонив голову набок:

«Прости меня, мишка… Но мне кажется, что нет здесь никакой пыли… и в помине нет… ведь я же пылесосила утром!..»

Несогласный мишка тут же замотал головой из стороны в сторону:

«Ну как же, ну как же!… Очень, очень много пыли, да… Гораздо больше, чем, к примеру, в детской или – тем более – в лесной чаще, где царят прохлада и свежесть…»

Настины брови вновь взметнулись удивленными горбиками – детской ее комнатку не называли уже очень давно, лет, наверное, восемь или девять. Говоря по правде, она и сама почти забыла это название – вернее, думала, что забыла.

«Но ведь, мишка… ведь в детской-то я как раз и не пылесосила!.. как же здесь может быть пыльнее, чем там?..»

В ответ плюшевый зверь усмехнулся – или Насте так показалось – грустной усмешкой своих зеленых бусинок.

«Ты просто маленькая еще… и мало что понимаешь… Маленькая глупая девочка, которая ни разу не была в настоящем лесу… где царят прохлада и свежесть!..»

Сказав это, мишка поднял голову и посмотрел вверх – словно бы там, на потолке, было видно небо – густо-синее, каким оно всегда кажется сквозь расступившуюся лесную листву.

«Когда ты подрастешь немножко, я обязательно возьму тебя с собой в лес… я покажу тебе лес, и ты увидишь тогда, что я прав…»

Насте стало понятно, что мишку ей теперь не переубедить никак, и она лишь нехотя пожала плечами:

«Ну, если ты так считаешь в самом деле… – девочка на секунду задумалась, – тогда… тогда давай просто пойдем и посмотрим!.. – ей вдруг стало весело от этой идеи, – пойдем и проверим, где больше пыли… здесь или там…»

«Конечно, конечно, – мишка радостно закивал головой, – именно это я и хотел тебе предложить как раз… странно даже, что ты не додумалась до этого самостоятельно! Пойдем! Пойдем же прямо сейчас, зачем откладывать!..»

Он пересек стол, соскочил на колени к Насте и взял ее за руку.

«Пойдем!»

Прикосновение бархатистой ладошки словно бы напомнило ей что-то, что-то приятное, знакомое и в то же время давным-давно забытое накрепко. Она поднялась со стула и, дав возможность мишке спрыгнуть на пол, послушно двинулась за ним следом.

Дверь в Настину комнату, почти всегда распахнутая в отсутствие хозяйки настежь, сейчас почему-то была закрыта. Внутри, однако, горел свет – видно было, как он пробивается слева у косяка и снизу над линолеумом пола двумя узкими бело-голубыми полосочками. Должно быть, настольная лампа светила в комнате в четверть накала.

Настя, с малых лет приученная выключать, покидая помещение, электричество, сразу же подумала, что там, за дверью, явно кто-то находится, – однако странная эта мысль не только не напугала девочку, но даже и не особенно ее удивила. Настя лишь замешкалась на мгновение, задумавшись о том, кто бы мог это быть, однако нетерпеливый мишка тут же ее и поторопил:

«Ну, что же ты медлишь, а?.. Открывай давай!.. Видишь же – мне не достать никак до дверной ручки…»

Он даже попытался просунуть лапу в щель между дверью и косяком.

«Открывай, открывай быстрее… здесь так неуютно стоять, в этом темном коридоре… сквозняк… а еще, того и гляди, откуда-нибудь появится моль, попортит мех!..»

Было немножко смешно от этой ворчливой настойчивости, – впрочем, мишка всегда был таким, да, Настя помнила это и потому ничуть на него не обиделась. Она лишь взглянула на него сверху, вновь на секунду приподняла чуть удивленные брови и, нащупав одновременно с этим дверную ручку, потянула ее на себя.

3.

Оранжевый короткогривый лев, целлулоидная кукла Анита, привезенная дядей Николаем из-за границы, и сине-фиолетовый тряпочный заяц Чу чинно сидели вокруг праздничного стола. Точнее говоря – сидели они на самом столе, полукругом, тогда как праздничные угощения и столовые приборы: пластмассовый торт на пластмассовом же блюде, другое пластмассовое блюдо с игрушечным виноградом и яблоками, крошечные алюминиевые ножички и ложки, маленькие чашечки и маленькие разноцветные свечи в голубых подсвечничках – все это стояло тут же, рядом с ними, на той самой исцарапанной за годы темно-вишневой поверхности, что в иное время всегда почти бывала завалена Настиными учебниками и тетрадками. Игрушки собирались встречать Новый год, и плюшевый мишка, проскочив в дверь вперед Насти, тут же поспешил к ним присоединиться – он пересек комнату наискосок, с разбегу вспрыгнул на стул и, ухватившись лапами за край не до конца задвинутого ящика, уже в следующий миг оказался рядом с настольной лампой, светившей, как и предположила прежде Настя, на четверть своей мощности – в так называемом режиме ночника. Усевшись на край зеленой пластмассовой ступеньки, служившей лампе основанием, он сложил передние лапы на груди крестом. Теперь игрушки смотрели на Настю в восемь немигающих глаз и молчали.