Аглаида Лой - Цветок жасмина (сборник)

Другие тексты повествовали о том, что в различных цивилизациях жасмин наделялся близкой символикой. В христианской культуре жасмин был не только символом грации и элегантности, но и почитался как цветок Девы Марии. В Китае – выражал женственность, сладость, грацию и привлекательность. В Индии его поэтично называли «лунным светом любви», ибо считалось, что он отражает чувственность, женственность, элегантность и привлекательность. Во Франции жасмин возвели на своеобразный пьедестал, и величали «царем цветов»; в мировой столице парфюмеров Грасе говорили не «жасмин», а просто «цветок», и это не требовало пояснений. Белый жасмин на языке цветов означает: «ваш первый поцелуй взволновал меня».

И это тайное значение белого цветка жасмина в свою очередь настолько взволновало Влада, что он прекратил копаться в интернете, растянулся на диване и попытался досконально вспоминать свой разговор с Ясмин. Однако никак не мог припомнить в точности, словно его окружало какое-то облако неопределенности и счастья, которое избегало слов и точных вопросов-ответов. Тогда он принялся думать, почему ее назвали Ясмин, а не Жасмин, и не заметил, как задремал. И сны его были яркими и волшебными, как восточные сказки, в которых в прекрасных садах среди журчащих фонтанов гуляли прекрасные гурии в легчайших полупрозрачных шелках… А когда он пробудился и посмотрел на компе время, было уже за полночь, и он постеснялся звонить Ясмин. Только несколько раз основательно стукнул себя по лбу – проспал! надо же быть таким кретином.

Следующий день выдался на редкость суматошным, и ему было не до Ясмин. Хотя… незримо она присутствовала рядом с ним все время. И только вечером, когда он вернулся домой после четвертой пары, бросил сумку на пол своей комнаты и растянулся на диване, все его мысли вновь обратились к ней. Но Влад никак не мог настроиться, чтобы набрать ее номер. Не то чтобы он стеснялся или комплексовал – нет, – однако ясно чувствовал, что болтать о всякой ерунде, как с другими девчонками, с ней не получится. Почему он так чувствовал, он и сам не знал. Просто она не относилась к славной когорте примитивных пустышек – и это ощущалось сразу. Поэтому он все оттягивал и оттягивал заветный звонок. Поужинал, подготовился к практическим занятиям по выбранному им курсу «творчество Достоевского». Полистал учебник по европейской литературе средних веков с ее рыцарскими романами в стихах; поинтересовался сводом правил галантного общения между истинным рыцарем и дамой его сердца. И наконец, решился.

– Ясмин? Привет, это Влад.

– Привет, – чуть помедлив, отозвалась она. – Как поживает Омар Хайям?

– Надеюсь, там, где он пребывает в настоящее время, ему хорошо, и он наслаждается чашей сладкого вина в окружении прелестных гурий, которых воспевал всю жизнь.

– Хотелось бы верить… А как ты считаешь, поэты в рай попадают? Они ведь, как правило, люди неординарные и весьма неоднозначные. Это ещё мягко говоря.

– Н-ну, не знаю. – Растерянно сказал он. – Как-то никогда этим вопросом не задавался. Возможно, и не попадают.

И тут он услышал ее негромкий и мелодичный смех.

– Да я тоже не задавалась! Просто в голову вдруг пришло. Где-то читала, что характер у него, у Омара Хайяма то есть, был жутко вредный. Может, для гениев это характерно? И потом, мы его знаем как философа-стихотворца, но на самом деле он был выдающимся астрономом, математиком и астрологом.

– Типа персидский Леонардо да Винчи.

– Типа да, – не без ехидства передразнила его Ясмин. – Он был из простых. Если не ошибаюсь, сын мелкого торговца из Нишапура – это современный Иран. Когда отец умер, продал лавку и отправился в Самарканд, который тогда считался научной и культурной столицей Востока. Потом перебрался в Бухару, а оттуда в Исфахан. Персию тогда захватили Сельджуки, времечко было еще то. Но, вероятно, он уже был достаточно известным ученым, потому что его пригласили ко двору сельджукского султана Мелик-шаха I. Султан этот был, судя по всему, весьма продвинутым джентльменом, – его придворная обсерватория считалась лучшей в мире. На какое-то время Хайям стал духовным наставником султана, а потом его назначили руководить обсерваторией. Всю жизнь он занимался наукой, осталось множество его трудов по алгебре и астрономии. В общем, личность космических масштабов. Но когда шах умер, а потом умер и покровительствующий Хайяму великий визирь, его, бедолагу, обвинили в безбожии – и ему пришлось бежать.

– Ничего удивительного. Такой продвинутый человек должен быть внутренне абсолютно свободен. Ну, а окружающие его пигмеи, естественно, смертельно завидуют и стремятся опустить гения до своего уровня.

– Это неоспоримо, – она тихонько вздохнула. – Толпа всегда пытается уничтожить выдающуюся личность. Какой-то необычайно жестокий закон природы.

– Из серии – не высовывайся! – согласился он. – Я как-то не особо интересовался его биографией. Почему-то биографии поэтов или писателей меня не слишком занимают. Стихи – другое дело, если они стоящие. Знаю, конечно, что он перс, писал на персидском, жил в 11 веке… Невероятно, правда? Человек жил тысячу лет назад, а я сегодня, в 21-ом столетии, читаю его стихи, к тому же еще в переводах, и они меня достают. Как такое возможно?

– Мне иногда кажется, Влад, что между людьми, которые достигают определенного духовного уровня, существует некое сродство высшего порядка. Вроде телепатической связи. Причем, совершенно неважно, в каком именно веке жил человек. Если он тебе близок, если он сумел описать свои чувства и передать их тебе – в ноосфере возникает некое поле, через которое ты вступаешь в контакт с этим поэтом. Как тебе идея?

– Пожалуй, ты немного перемудрила, – после некоторого размышления произнес он. – Хотя… кто его знает!

– Вот именно, – эхом подхватила Ясмин, – кто знает? Кстати, стихи Омар Хайям писал на литературном фарси, а математические и другие научные труды – на арабском. Тогда так было принято.

– Любопытно. А ты что, по Омару Хайяму какой-то реферат писала – такие познания.

– Нет. Просто интересовалась. К Персии у меня врожденная слабость. Не только у меня, у всего нашего семейства – не зря ведь меня назвали Ясмин.

– Именно к Персии? Но почему?..

– Может, расскажу когда-нибудь. Кстати, Омар Хайям прожил целых 83 года, очень долго по тем временам. Он и в мир иной отошел весьма неизбито, во всем был оригиналом. О кончине Хайяма поведал его ученик. Трудно сказать, насколько это легенда, хотя возможно в реальности всё именно так и произошло – сие под большим вопросом. Да, так вот… читая труд Авиценны «Книга об исцелении» Омар Хайям ощутил приближение смерти. А изучал он в тот момент сложнейший раздел, посвященный метафизическому вопросу под названием «Единое во множественном». Тогда Хайям спокойно заложил между листов, где остановился, золотую зубочистку, которую держал в руке, и закрыл фолиант. Потом призвал своих близких и учеников, составил завещание и после этого уже не принимал ни пищи, ни питья. Прочитав молитву на сон грядущий, он положил земной поклон и, стоя на коленях, произнёс: «Боже! По мере своих сил я старался познать Тебя. Прости меня! Поскольку я познал Тебя, постольку я к Тебе приблизился». И – произнеся эти слова, Омар Хайям умер. Наверное, он считал себя в чем-то равным Богу.