Татьяна Нелюбина - Ноша

Ах, вот оно что! Радостная новость! Наконец-то! А то меня уже достала эта их хваленая свобода слова.

Аксель заглянул в интернет.

– Благодаря НАШЕЙ свободе слова такое и стало возможным. Речь идёт об Aufsichtsrat [2] Совет по надзору, контролю. , сколько в нём должно быть государственных и партийных представителей.

– Гораздо, гораздо меньше, чем раньше! Я же и ликую из-за этого!

– Из-за чего?

– Из-за того, что теперь у журналистов будет больше свободы!

Он был со мной не согласен, про западную свободу слова говорил, винил меня в зашоренности. В том, что я под действием русской пропаганды…

– Может, – спросила я, – и ты находишься под воздействием вашей пропаганды?

– Я не могу с тобой согласиться. Не желаю, не хочу.

– Ты же знаешь, я смотрю и наши, и ваши новости. Пытаюсь разобраться.

Настроение у меня было приподнятое, я себе даже слово дала, что не буду больше цепляться к Акселю (сцепляться с мужем), вспомнила шутку моего друга, русского писателя-сатирика [3] Борис Замятин. про самосознание мужчин:

«Мужское самосознание определяется жёнами. У тебя – жена-украинка, ты за Украину. У меня жена – русская, я за Россию».

Он хмыкнул.

Добрый знак. Я не стала упрекать его в том, что хоть у него и русская жена, он не за Россию… Продолжала:

– Понимаешь, граждане Украины осознают себя нацией, ратуют за национальное государство и готовы его защищать. А если русские ратуют и защищают свои национальные интересы, то это «пост-имперский синдром».

Он отмалчивался.

– А, может, – предположила я, – в нас, в русских, тоже проснулось национальное самосознание. Мы же – при моей коротенькой жизни – ещё не были русскими. Мы были советскими, а после – гражданами СНГ.

Он спросил с опаской:

– И что теперь?

– Да, так что теперь – стенка на стенку? Упаси боже. Про реализацию национальной идеи в Германии мы не забыли. И про интернациональную в Советском Союзе – про счастье во всём мире – тоже.

Он думал, думал и ничего не сказал.

Я, помня о своём обещании не цепляться к нему, поинтересовалась:

– А твои студенты тебя расспрашивают?

Он тоже поинтересовался:

– Как ты себе это представляешь? Что кто-то посреди лекции обращается ко мне: «Господин профессор…

– …господин профессорша… (Это я с юмором вставила).

– …вы за Россию или за Украину?»

– И что ты им отвечаешь?

– Они не задают мне таких вопросов.

– Странно. Ведь если так дальше пойдёт, они останутся без работы.

– Почему?

– А кому будет нужна славистика?

– Не утрируй.

И, слово за слово… от моих благих намерений не осталось и следа. Я заверила поначалу, что не утрирую. Он заверил, что ещё как утрирую и что Путин оттяпал Крым!

А я ему:

– И правильно сделал!

– Ты в своём уме?! – вскричал он.

Я попыталась ему объяснить, что этот придурок Хрущ подарил Крым – вот так вот взял! и подарил! – своей любовнице!

А он мне про суверенную Украину начал и прочее.

– А теперь ещё, – он сказал, – всплывает вопрос о Новороссии! Целые украинские области вы уже называете Новороссией!

Я хотела ему объяснить, что такое Новороссия, исторически объяснить, а он мне:

– Ты целиком и полностью находишься под воздействием вашей пропаганды!

– А ты не находишься?!

– У нас не пропаганда, у нас – свобода слова!

Вот тогда-то я, кажется, в первый раз и вылетела из дома и, пылая, долго прочёсывала все окрестные улицы.

Ну, а сегодня Розвита, хозяйка дома, пока мы с ней перекуривали, возмущалась американцами: как они могли, до чего они дошли, избрали Трампа! Она такого никак, ну никак не ожидала от великой нации! Была уверена, что Клинтон изберут!

– А я, представляешь, так и знала, что не изберут.

Она глазами, полными ужаса, вытаращилась на меня.

А мне-то что, пусть таращится. У них тут как всегда, точнее, как в эти три года, кого-то демонизируют: сначала Путина, нынче Трампа.

Суббота! Я отрывался по полной. Читал, спал, не выползал из постели. Только когда Людмила приехала, я пошёл принять душ. Мы собирались на музыкальный вечер к друзьям, на суаре. Я очень надеялся, что обойдётся без политики. Очень рад был, что Людмила лишь в двух словах рассказала про чтения. Я устал от поляризации общества и моей семьи, от вечных споров и своей беспомощности… Я безуспешно пытался понять, что происходит. Я подозревал, что меня, что нас водят за нос, и ловил себя на традиционной симпатии к американцам. Они помогали берлинцам, изолированным в 48-ом году от всего мира, не умереть с голоду.

– Сначала они разбомбили ваши промышленные города.

– Была война, – сказал я и замер. Я что, уже вслух рассуждаю?

Или она мои мысли читает?

А что ж, такое случается с теми, кто долго вместе живёт.

А мы долго жили!

И верю, что долго ещё проживём!

– Был конец войны. А они выжидали. Кто кого. Когда стало ясно, что мы побеждаем, они…

– Они что?

– …присоединились к нам, к победителям.

Так говорит, будто сама лично сражалась.

Я промолчал. Сам я не видел, но сестра рассказывала про «Rosinenbomber» [4] Raisin bombers – «Изюмные бомбардировщики». . Эти самолёты союзников снабжали продовольствием и другими предметами первой необходимости западные секторы Берлина по воздушному мосту во время блокады Западного Берлина в 1948 году.

«Изюмными» их прозвали после того, как по собственной инициативе американские экипажи перед посадкой в Темпельхофе стали сбрасывать берлинским детям небольшие пакеты со сладостями на самодельных маленьких парашютиках. В этих пакетиках был изюм, шоколад и жвачка. И моя шестилетняя сестрёнка их ловила. И с другими детьми играла в воздушный мост.

Идея сластей на парашютиках возникла у Гейла Хелворсена. Он первым начал привязывать носовые платки как парашютики к шоколадным вафлям, он получал их в посылках с родины, и сбрасывать этот груз перед посадкой в Берлине. Когда о тайных «бомбардировках» узнал командир, к акции подключились и другие пилоты, а сбор сладостей, получивший название «Operation Little Vittles» [5] Малый провиант». , охватил всю Америку.

В «сладких» бомбардировках участвовали преимущественно американские самолёты С-54 «Скаймастер».

А в доставках продовольствия по Берлинскому воздушному мосту были задействованы пилоты и самолёты из нескольких стран, и заходили они не только в Темпельхоф, но и в аэропорт Тегель, построенный во время блокады. На Хафеле в районе Кладов садились британские гидросамолёты. Маршруты воздушного моста пролегали над густонаселёнными кварталами, где после школы собиралось много-много детей, ожидавших пакетики на парашютиках. И моя сестрёнка зачарованно в небо глядела. Своими огромными голубыми глазищами.