Альберт Светлов - Целуя девушек в снегу

Трамвай оставался, хочешь не хочешь, платным транспортом, и деньги с пассажиров взимали исправно. Однако, в резерве находчивых школяров имелся один хитрый способ проехаться до института почти за так, условно—бесплатно. Я имею в виду электричку. Она отправлялась с вокзала в областной центр в 07:31, за полчаса до занятий. Проехать в ней требовалось всего один полустанок, и студенты, пользуясь тем, что контролёры не брались шерстить всех подряд на столь малой дистанции, выстаивали 4 минуты пути в провонявшем дешёвым табаком тамбуре, или занимали самые ближние к раздвижным, хлопающим во время поездки дверям, скамьи.

Вообще—то, у ВУЗа имелся автобус, собиравший учащихся последовательно в трёх разных точках центра города. Маленький, вонючий, холодный, с минимумом мест для сидения. К сожалению, я на него, обычно не успевал.

Мы с товарищами почти не пользовались электричкой ибо, по большей части, просто опаздывали, прибывая на вокзал уже после того, как она покидала перрон. Но находились и те, кто направлялся на учёбу принципиально, исключительно на поезде. Я относился не очень ответственно к данному вопросу, потому, случалось, не успевал на первую часть лекции и дожидался пятиминутной перемены в рекреации. Правда, это было, скорее исключением, нежели правилом. Ко всему прочему, мне и моему новому институтскому другу, Диме Лазаревичу, улыбчивому, никогда не унывающему очкастому крепышу, ставшему, вскоре, одной из звёзд вузовского КВНа, доезжать до места назначения, порою удавалось без пересадки. С той части города, где мы жили, с Кировки, до Лесной ходил прямой трамвай. И если утром, в час пик, получалось чудом втиснуться в его забитое до предела спешащими на работу людьми, нутро, то мы, безмерно довольные сим фактом, благополучно достигали нужной нам остановки, не потратив ни копейки впустую. Правда, у вокзала заранее старались оказаться поближе к одной из дверей, толпа, прорывающаяся в вагон, наглухо запечатывала имеющиеся входы и выходы, и существовала отнюдь не иллюзорная опасность, проскочить не только свою улицу, но и несколько следующих.

Надо сказать, весной и осенью попадать на учёбу казалось не слишком—то и сложным делом. Всё обстояло гораздо печальней зимой. Особенно первой зимой. Зимой, когда перестала существовать великая держава, а экономику молодые реформаторы вогнали в коматозное состояние. Естественно, Тачанск не обошли проблемы, обрушившиеся на население в ту тяжёлую пору. Одной из многих проблем явилась транспортная. Нет, конечно, она не взялась ниоткуда, не являлась этаким невиданным зверем, неожиданно материализовавшимся с началом шоковой терапии. У неё имелись глубокие корни, просто одновременно с крушением Союза, стартовали и массовое обнищание, и деградация государственных предприятий, одномоментно лишённых ассигнований. Поэтому—то транспортный вопрос резко обострился. Сократилось в разы число автобусов, выходящих на линию до Кировки, а число жителей этого спального района, между тем, продолжало увеличиваться. Трамваи не справлялись с перевозкой всей массы людей, особенно в ранние часы. Уехать утром и вернуться в Кировку вечером, стало нереально сложно.

Вдобавок, зима на стыке эпох года выдалась не на шутку холодной. В ожидании транспорта приходилось иногда выстаивать минут по сорок, коченея на обжигающем ветру, кидаясь к каждому автобусу, часть из коих на нашем пятачке даже не замедляла хода. Они ещё ранее до отказа забивались людьми, и проезжая мимо, лишь резко сигналили да, набирая разбег, демонстрировали остающимся красные огоньки фар. Время от времени, доведённый до крайности народ целой толпой кидался под колёса, блокируя движение «Икаруса», и вынуждая водителя попытаться открыть двери. Однако, счастливчики, набившиеся ранее внутрь, будто сельди в бочку, упёршись в разворачивающиеся створки, не давали им распахнуться, и разочарованные группы замёрзших и спешащих на заводы работяг, бессильно пинали по скатам и бортам автобуса, матерились, но всё же отпускали транспорт восвояси.

Примерно аналогичная картина наблюдалась и с появлением очередного трамвая. Они ходили тогда безо всякого расписания, примерно раз в 20—25 минут. Вагоновожатая, согласно инструкции, отказывалась продолжать движение до тех пор, пока не закрывала двери полностью, и тогда, находящиеся снаружи, и принимались толчками утрамбовывать тех, кому удалось закрепиться на подножке. Сопровождалось это истеричными воплями водителя, испуганно оравшего в микрофон: «Пока двери не закроете, дальше не поедем! Освободите среднюю дверь, поднимитесь выше! Пройдите вглубь салона». Тут же неслись ответные выкрики: «Твоюмать, да куда наверх—то? На головы, что ли, лезть, нах? Или на крышу?» В жуткой давке люди старались пробраться к выходу заранее, за две, а то и три остановки до нужной. Некоторые парами устраивались на металлической сцепке трамвая, болтающейся сзади, так называемой «колбасе». Иногда, но очень редко, на линию выпускали сдвоенные вагоны, и очутиться в нужном месте к моменту их появления, считалось большой удачей.

Пару раз в утренние морозы под —30, после сорокаминутных безрезультатных метаний от автобуса к трамваю и обратно, я возвращался в квартиру, еле двигая посиневшими руками, совершенно закоченевший и деморализованный невозможностью выбраться в центр. Но бабушка с дедом, дав мне пять минут на обогрев, доставали из кладовки валенки, заставляли сменить на них зимние ботинки, и выпроваживали за дверь, приговаривая: «Даже не мечтай оставаться! Ишь чего придумал, учёбу пропускать! Холодно ему! Всем холодно, другие—то как?» Они изнеженность внука решительно не понимали. Бо́льшая часть их жизни прошла примерно в таких-же условиях. Они, то мёрзли, то недоедали, а до школы ходили, или ездили на лошадях, за двенадцать километров в любую погоду.

Ситуация с транспортом стала медленно меняться в лучшую сторону, едва приватизации подвергся парк автобусов и маршруток. На линию начали выпускать окончательно разваливающиеся колымаги с дырами в полу. Стоимость проезда в подобной телеге составляла, если не ошибаюсь, 5 рублей, а потом и 15, тогда как в муниципальном автобусе – 50 копеек. Увы, муниципальных почти совсем не сохранилось. Проезд в трамвае, после повышения цен, тоже равнялся 50 копейкам, но и эти деньги, подчас, удавалось сохранить, ибо в плотной массе утренних ездоков ни один кондуктор работать не мог. Сидя на своём месте контролёрша, дёргаясь, кричала: «Передаём за проезд! На линии контроль! Задняя площадка, пересылаем деньги!» Кто—то и в самом деле отсылал вперёд монетки, но большая часть делала вид, будто не слышит, хмуро разглядывая слой льда на окнах.