Альберт Светлов - Целуя девушек в снегу

Я не знаю.

Я сам был таким же.

В 90-е, закономерно, в результате мутаций, под воздействием страха голода, нищеты, смерти, безработицы, появился на свет новый вид человека (человека ли?) – человек равнодушный. И необычайную популярность набрала фраза: «Это твои проблемы!» Я никогда не слышал её раньше. И никогда не услышу в подобных количествах позже. Произносящие эти слова, по сути, не являлись уже нормальными людьми, больше напоминая грибок, плесень на теле общества. Большинство из говорящих так, незаметно для себя утратили представление о взаимопомощи и милосердии, являющихся основой выживания в Период Перемен, наивно полагая, будто мгновенно устаревшие принципы более не потребуются им самим. Впрочем, и до сих пор многие сам термин – «взаимопомощь», вспоминают не раньше, чем некая жареная птица начинает клевать их седалище. Атомизация общества набирала обороты, но поддавались ей не все и не до конца.

– На каком пути—то? – обернулся, застывший у спуска в подземный переход, Димон, тщетно вглядываясь запотевшими в тепле очками в висевшее на дальней стене расписание.

– На четвёртом, кажись…, – подтолкнул его Травкин и, поверив ему на слово, мы поскакали вниз.

Вприпрыжку миновав подземный переход с бетонными, вечно влажными, стенами и мокрым, даже в летнюю жару не просыхающим полом, мы прогрохотали вверх по деревянной, местами покрытой корочкой льда, лестнице. Вблизи от места посадки, под столбом с часами, расположился ещё один клошар, раскрасневшийся на холоде, суетливо кивающий головой всякому прохожему, что—то бормочущий при этом, трогающий грязной рукой лежащую перед ним пустую облезлую жестянку из—под монпансье. Не обращая на него внимания, мы вскочили на высокую заплёванную подножку вагона, и взобрались вверх. Решив не проходить внутрь, мы остались стоять, переводя дыхание, в вонючем тамбуре.

Отодвинув дверь, из внутреннего помещения вагона вышел невысокий худой мужчина, неторопливо оглядел нашу компанию, извлёк из правого кармана серого осеннего пальтишки пачку «Полёта», чиркнул трижды никак не желавшей загораться спичкой, прикурил, удовлетворённо выпустил струю дыма в стену, и щелчком запустил огарок спички в сторону нищего. Поправив на затылке лёгкую вязаную шапочку, и сплюнув на перрон, он недоумённо, словно бы скрывая улыбку, прищурившись от едкого дыма, повторно глянул на нас, когда Травкин негромко произнёс:

– Ну вот! Видали. Я ж говорил. Теперь и на первую лекцию, кажись, успеваем. Что там сейчас будет?

– Древний мир, – отозвался я.

Похоже, никто, кроме меня, не обратил внимания на странный взгляд курильщика. А у меня стало зарождаться какое—то смутное подозрение. Не очень хорошее подозрение, честно скажу. Ибо мы вломились в поезд, даже не узнав, куда он идёт.

– Осторожно, двери закрррр-ся! – послышался из динамиков металлический голос. – Слдщая оствка дртрбр…

Пустышкин, предвкушая отправление, радостно потёр ладони, а мужик, едва лишь прозвучало предупреждение, отшвырнул недокуренную сигарету на асфальт, снова сплюнул и ушёл в тепло вагона, напоследок иронично глянув в нашу сторону. Окурок, упав возле часов, рассыпал вокруг себя искры и покатился к коленям бомжа. Тот не растерялся, зачем—то оглянулся по сторонам, и быстро протянул руку к дымящейся у его ног цигарке.

Тут двери вагона с шипением и грохотом закрылись, электричка дёрнулась, и неспешно двинулась.

В противоположную, нужной нам, сторону!

Мы застыли в изумлении, ещё не полностью поняв, что происходит и как такое могло случиться. А потом заговорили наперебой:

– Ты куда нас завёл, Сусанин тачанский?

– Вот это попали! Охренеть просто!

– Травкин, ты травки перекурил? Мы в какую сторону едем—то?

– Гарантируешь, значит? На 100%, значит?

Серж, чуть побледневший, сам недоумённо смотрел на мелькающие за окошечком станционные строения, куцые деревца.

– Блин! А вы сами—то чего ж не посмотрели? Тоже отличились. Пихаете меня в электричку, а куда идёт, не глядите! Слушайте, ну, в прошлый раз тоже на этом пути поезд стоял. Ни черта не понимаю.

И Травкин принялся озадаченно чесать огненно – рыжую бородёнку.

– Оба—на, мы его, оказывается, сюда запихали! И где теперь следующая остановка— то, гарант скандинавский? – поинтересовался я, перевесив сумку на другое плечо.

Никто толком не знал. Серёга пожал плечами.

– А какая электричка-то? Обычная или скорая? – спросил он.

Присутствующие посмотрели друг на друга, а Савельич согнулся пополам от хохота и хлопнул себя рукой по коленке.

– Наверное, депо… – неуверенно поделился предположением Серж.

Но поезд, набрав скорость, промахнул депо, не замедляя хода.

– Выходит, Сортировка… – меланхолично прокомментировал Травкин. Он, видимо, переживал, что так опростоволосился, и подвёл приятелей.

Депо находилось в двух километрах от вокзала, сортировка в четырёх.

Лазаревич присвистнул, грустно улыбнувшись и подмигнув отражению в стекле. Дальше ехали молча.

И действительно, на сортировке мы покинули негостеприимный тамбур, спрыгнув с высокой подножки на землю, и несколько минут оглядывались по сторонам, определяясь с направлением. На первую половину лекции мы явно опоздали, но пока оставался призрачный шанс успеть на её окончание.

– Ну и? Куда теперь—то? – задал Димон волнующий нас вопрос.

– Туда… – махнул Серёга в сторону города.

– По путям, что ль, пойдём? Ещё в ментовку сдадут.

– Авось не сдадут… Не успеют…

– «Дырку им от бублика, а не Шарапова», – щегольнул я знанием классики.

И Травкин первым спрыгнул с насыпи на сверкающие рельсы, а прочие, вздыхая, последовали его примеру. Солнце светило прямо в глаза, а мы, переступая со шпалы на шпалу, скорым шагом двигались к городу, стараясь, насколько возможно быстрее покинуть опасную зону. Десяток сплетающихся и расходящихся линий путей, стоящие тут и там крытые вагоны с распахнутыми дверьми, цистерны с нефтью, с мазутом, полувагоны и хопперы с углём, песком, щебнем, платформы с лесом. Все эти бесконечные составы не позволяли особо выбирать дорогу, срезать путь. Иногда мы, вдыхая холодный воздух, пропахший маслом и креозотом, двигались между двух составов без какой бы то ни было возможности свернуть вправо или влево. А очутившись на открытом пространстве, переходили почти на рысь, оставляя позади стрелки и семафоры, слушая несущийся из громкоговорителя возмущённый женский крик: «Почему посторонние на путях? Немедленно покинуть зону прохождения электропоездов!».

– Скоро выберемся отсюда? Долго тащиться? – периодически спрашивал запыхавшийся Пустышкин.

Ответа никто не давал.

Наконец вдали показались домики частного сектора кирпичные гаражи и серые пятиэтажки, а справа от путей мы заметили грунтовую дорогу, и не замедлили на неё перебраться, вздохнув с облегчением.