Альберт Светлов - Целуя девушек в снегу

– Я уже и сообщила…

– Да? Неужели?

– А о чём мы с тобой беседовали столько?

– Я и не понял почти ничего!

– Ох, Серёжа, Серёжа!

– Ох, Лина Аликовна, Лина Аликовна!

Лина дёрнулась, чуть было, не заехав мне в нос лбом и, глядя прямо в глаза, прошипела с необъяснимой, странной и непонятной злостью:

– Никогда! Слышишь? Никогда больше! Не называй меня так!

Я опешил:

– А как, тогда?

– Лина. Просто Лина. И не иначе.

– Моя Лина.

– Твоя Лина.

– Я даже не хочу спрашивать, почему… Ты нынче поразительные страсти—мордасти собираешь!

– И правильно не хочешь…

– Значит, мы поговорим о том…

– Неа! Поздно. Вон и магазин давно открыли. Тебе пора, компьютерный гений… Я, как обычно, провожу Вас, сударь мой!

– О, сударыня, Вы столь любезны. Нельзя ли проводить Вас, моя очаровательная барышня?

– Нельзя, мой господин.

– Совсем нельзя, моя принцесса?

– Пока нельзя, о, повелитель!

– Вы говорите загадками, миледи!

– Наоборот, милорд. Я говорю отгадками. Имеющий уши, да услышит! Чтобы получить понятный ответ, надо задать понятный вопрос. Понятный, не только для отвечающего, но и для самого спрашивающего.

Я потрогал свои уши:

– Хм, на месте, кажись! А не слышу.

Лина засмеялась и встала. Я последовал её примеру и осторожно надел берет ей на голову, откинул каштановые локоны с лица. Погладив, напоследок, привыкшую к ней лошадку, Лина вздохнула, вытащила у меня из кармана перчаточки, поставила игрушку на то место, откуда взяла в начале нашей беседы, и тихим шёпотом обнадёжила снова потускневшего пони:

– Смотри, не замерзай. Скоро тебя хозяйка найдёт.

– Уже всё, моя королева?

– Да, мой король!

– Мне кажется, я знаю, кто ты, мой ангел—хранитель… Это ты спасла меня, когда Пострелова и Смирницкого чуть не прибили? Ты, да? Я чудом не пострадал. Ни на йоту… Киряева потом заявила, будто у меня сильный ангел—хранитель…

Лина сделала протестующий жест и покраснела:

– Ты ошибаешься. Действительность гораздо сложнее. И проще.

– Неужели тебя не существует вообще?

– Реши ты, что меня не существует, и мы более не увидимся…

– Наверное, у меня шиза, и ты есть исключительно в моей голове, и разговариваю я сам с собой.

Лина несколько секунд молча созерцала мою хитрющую улыбку. Затем, ответила очевидностью на хитрость:

– Тогда, я по—прежнему буду приходить к тебе, независимо от того, решишь ты, что я есть или, что меня нет.

– Ну да, верно. Как—то я не подумал. Кстати, а тебя видят другие?

– Видят.

– Постоянно?

– Лишь тогда, когда я с тобой.

– А ты разве не всегда со мной? Ведь ангел…

Лина оборвала:

– Ты ошибаешься, Сергей. Я же объясняю, разжёвываю… А ты не слушаешь!

– Лина, ты умеешь читать мысли?

– Твои?

– Хотя бы, мои.

– Только, если ты позволишь.

– То есть, ты можешь прочитать книгу в моих мыслях?

– Нет, любимый. Это нереально.

Она улыбнулась

– Ты не волшебница? Ты пока учишься?

– Максимов! Я же опять упаду из—за тебя! Перестань немедленно третировать и пытать несчастную девушку.

– Ты знаешь будущее?

– Чьё?

– Ну… моё… наше…

– Да, знаю.

– Открыть, конечно, не позволено…

– Оно, представь себе, меняется, но ты не так глуп, как видится на первый взгляд, Максимов!

– Я стараюсь, расту над собой! А, кстати, фокусы получается показывать? Ну, там, по воде ходить… Другие чудеса?

– Ты дебил?

Лина топнула ножкой в чёрном ботиночке.

Я сделал вид, будто до крайности обижен:

– А чего я такого сказал—то? Чуть что, сразу: «дебил, дебил». Ни капельки толком не объясняешь, а обзываешься! А вдруг ты от этого? – я сделал пальцами рожки и инфернально захохотал.

Ворона, испуганная моим гоготом, взлетела с крыши веранды и уселась где—то на верхних ветках липы.

– Нет, Максимов. Я ошиблась. Ты, лишь стараешься казаться умнее! А на самом деле, намного дурнее, чем я в состоянии себе представить. Ещё раз подобное скажешь, я с тобой знаешь, что сделаю?!

Она погрозила маленьким острым кулачком.

– Знаю! Поцелуешь.

Мы стояли у чуть приоткрытых дверей магазина. Из—за них показался молодой человек с картриджем в левой руке, в свитере, и без шапки.

«Видимо, на машине приехал. А „тачка“ за углом стоит».

– Дурачок. Глупенький дурачок! И почему я люблю тебя? А, дурачок ты мой?

Лина прижалась ко мне, глядя снизу—вверх и часто—часто моргая, словно ей в глаза попала соринка.

– Сама же утверждала: «Любят не за что—то, любят просто так». Даже на плёнку это записала. Помнишь?

– Да. Зови меня к себе почаще, хороший мой. Ты не представляешь себе…

– Я представляю себе. И позову. Конечно, позову. И мы поговорим о том, о чём собирались. Ладно? Я хочу докопаться до причины…

– Угу! Когда—нибудь потом… обязательно… А вообще, знаешь, есть причины, до которых лучше не докапываться… Ну, ладно. Иди. До встречи, солнышко.

– До встречи, золотко!

– Пока!

– Пока!

Я шагнул в полутёмный коридор, ведущий в помещение магазина, закрыв за собой дверь, но, внезапно вспомнив нечто важное, недосказанное быстро вернулся назад и выглянул на улицу, Лины уже не было.

Только ворона—шпионка восседала на гараже, и хитро поглядывала в мою сторону, да по тропке, ведущей на детскую площадку, не торопясь шли женщина в красной спортивной куртке и лёгкой вязаной шапочке, да мальчик лет пяти—шести в синем зимнем комбинезоне с капюшоном и серым тёплым шарфом, дважды обмотанным вокруг шеи, тащивший за собой на бельевой верёвке недорогой детский снегокат, а на сиденье его стояло ребристое пластиковое ведёрко с торчащей из него жёлтой пластмассовой лопаточкой, опасно покачивавшееся и норовящее свалиться вниз, если ребёнок резко дёргал за шнур.

Через несколько дней после выпускного, я вместе с Ложкиным поехал в институт сдавать в приёмную комиссию бумаги, необходимые для поступления. По—моему, стоял понедельник, хотя так ли уж важно сейчас название того дня, когда мы с ним, купив в кассе билетики за восемьдесят копеек, прямоугольные кусочки бумаги, жёлтые с одной стороны, и белые, испещрённый синими машинными циферками кассового аппарата, с другой, в 12:30 залезли в оранжевый «Икарус», где не оказалось свободных мест, а чёрные тёплые поручни смотрелись серыми от покрывавшей их дорожной пыли.

Несмотря на жару, на ноги я нацепил хорошо разношенные коричневые туфли, в коих я ещё недавно ходил в школу, а на плечи набросил серый костюмчик, особо ценимый мною за возможность скрыть вопиющую худобу и нескладность, а также за наличие карманов, по которым я и распихал деньги и документы. Аттестат о среднем образовании и паспорт лежали в левом внутреннем нагрудном кармане, деньги в правом. В боковые я сунул картонную пачку «Космоса» и спички. Две верхние пуговицы свежей розоватой рубашки с твёрдым воротничком, были расстёгнуты, и я чувствовал себя вполне сносно. Не в пример мне, Веня щеголял в светлой клетчатой безрукавке, в кремовых лёгких брючках, и медового цвета, невесомых, брогах. Ложкин настоятельно советовал мне снять «кафтан», как он выражался, и держать его в руках, но я, стесняясь своего заморённого вида, упорствовал.