Анна Архипова - Хрон 48 минут. Начало

– Не умею я, Саш, заниматься всей этой бабской фигней. Я работать умею. Много.

Саша промолчал, но многозначительно выдохнул.

– Не любой, Саш, скандал на руку, не любой…

– Блин, да знаю я! – вдруг крикнул он, встал со стула и подошел к двери, закрыл ее на ключ и закурил.

– Ты же не куришь?! – удивилась Ася.

– Никому не рассказывай, – он коснулся ее губ указательным пальцем. – Никому не говорил, Ась, не могу молчать! ОН, – показал он на этажи ниже, – сказал, что жить осталось месяц максимум! Если твой фильм не взорвет эфир, нас разгонят.

– Не разгонят, мы в штате!

– Херате! Пойдешь в «Мире животных» работать, будешь снимать, как белочки сношаются.

– Можно снимать, как они носят орешки! – стараясь быть спокойной, сказала Ася.

– Я тебя прошу, отнесись к этому фильму серьезно. Мне важно, чтобы ты не думала о том, что есть репутация, что есть рамки. Сейчас уже ничего нет. Сейчас есть рейтинг! Ты пчела, которая должна принести мед, и этот мед будут жрать продюсеры!

– Мне нужны деньги, Саш, – чуть слышно сказала Ася не для того, чтобы вызвать жалость. Она ненавидела что-то просить, все делала сама. Считала, что если захотят – дадут. Но сейчас эта просьба была действительно важной. Иначе этот старпёр, который приходил каждый месяц за деньгами, мог их попросить покинуть квартиру. А они, помимо всего прочего, были там прописаны. А нет прописки – нет пропуска в «Останкино». Замкнутый круг.

– Сколько? – он выбросил бычок за окно и, нагнувшись над столом, уперся в него кулаками.

– Ежемесячно тыщ на 40 больше.

– Это ставка шефа.

– Значит, мне нужна ставка шефа, – констатировала она.

– Смело… – он повернулся к ней спиной. – Дашь цифру – дам шефа.

Ася не стала отвечать. Она подошла со спины к Казанцеву, встала на тумбу, поцеловала его в темечко, и только после прощания вышла из кабинета.

У них с шефом всегда были особенные отношения. Он был старше ее на 18 лет, но этой разницы не чувствовалось. Он был больше, чем просто шеф, – наставник, гуру, иногда даже друг, когда на очередном корпоративе выпивали по две бутылки вина и ехали петь в караоке.

Саша был телевизионщик старой закалки. Он еще помнил, как Якубович ходил без усов, а этого в принципе никогда не было, но Саша помнил. Его отец был театральным режиссером, а мама – ведущей на центральном телевидении. Так талантливый и красивая слились воедино, и появился Сашка, который с пеленок грелся под осветительной лампой в студии, пока мама писала подводки к программе. Потом родители развелись, и Саша прописался в телецентре. И уже в 16 лет работал редактором у Сергея Супонева в «Классе!». Раньше у Казанцева была забава: он на планерках ставил перед редакторами кубики с буквами, и все на скорость придумывали как можно больше слов. Редакционная забава осталась со «Звездного часа», его почему-то это ужасно умиляло. Он считал, что Супонев был одним из немногих, кто пытался что-то делать для детей и подростков. После того как не стало Сергея Евгеньевича – не стало и программ для детей на центральных каналах.

Дальше, как в «Матрице», Саша летел в будущее, а за его спиной оставались жена – выпускница МХАТа, сын, жена-телевизионщица, которая потом вышла замуж за актера, который потом стал ведущим, который вел у Казанцева, а потом Сашка его уволил, и больше он свою вторую жену не видел. В общем, дни съемок, ночи монтажа привели его в настоящее, в котором он креативный продюсер крутого в прошлом, а ныне погибающего шоу.

Ася вышла из кабинета начальника и глубоко выдохнула, как будто потеряла двадцать лишних килограммов, которых в ней вовсе и не было. В кабинете уже сидела Марго, которая скрипя зубами писала верстку новой программы.

– Все хорошо? – спросила Ася, падая в кресло.

– Не знаю, – прошипела сквозь ровный строй зубов Маргарита. – Он хочет, чтобы на программу пришел Хабенский.

– Это же нереально, – наклонилась Ася к коллеге.

– Вот и я об этом же! Почему кому-то все лучшее, а кому-то Хабенский? – злилась она.

– Ты сейчас в мой огород строительную плиту зашвырнула? – напряглась Ася.

– Вот почему ты снимаешь Ковальчука? – Марго с красными, припухшими глазами повернулась к таким же красным и припухшим глазам Аси.

– Потому что я с ним договорилась. Дважды. Первый раз, когда он пришел ко мне на студийную съемку и второй раз сейчас. Работа у меня такая – договариваться. – Ответила Ася, удивленная нападками Марго. – А пойдем-ка кофе выпьем, а то ты умрешь тут от злости.

Девушки сидели на первом этаже телецентра и молчали. В коридорах было пусто, как во время Олимпиады-2014, когда все «Останкино» уехало освещать нераскрывшееся кольцо. Девушки смотрели друг на друга и иногда опускали глаза, чтобы проверить, не написал ли им кто-то на телефон. Ни одна из них не знала, с чего начать. Первой заговорила Марго.

– Ты же понимаешь, что мы боремся за одно место?

Она отставила чашку с кофе и пристально посмотрела на Асю, которая

по привычке достала сигарету из пачки, лежащей на столе, и снова спрятала, вспомнив, что в «Останкино» запретили курить.

– Марго… Мне все равно, кто станет новым шеф-редактором. Сегодня ты, завтра я. Если Казанцев решил, что должны бороться, ну давай удовлетворим его желание, только вот я не хочу, чтобы отношения в коллективе были испорчены. А если победит Варя, что тогда?

– Я семь лет пашу на телике и не хочу отдавать никому это место, – Маргарита провела по ободку кружки указательным пальцем и подняла голубые, почти прозрачные глаза на Асю. – Личное и работа не должны перемешиваться, но это игра, и, как любой игрок, я считаю, что должна дойти до финала. Даже если мне придется переступать через коллег, – она отвела взгляд в сторону. – Я всю жизнь к чему-то иду, кому-то что-то доказываю, только вот в этот раз я хочу доказать себе, что могу, так что извиняй, – и она улыбнулась.

– Да, ты серьезно настроена, – улыбнулась в ответ Ася. – Прямо не хочется стоять у тебя на пути.

Ася понимала, что эта молодая неврастеничка плохо кончит, если так серьезно будет относиться к своему повышению. Но также Ася осознавала, что если уж играть, то ставить только на себя. Главное сейчас было оставаться милой, хорошей и спокойной и ходить через ход, не привлекая внимания.

Телевидение никого не жалеет. Это как гонка за чем-то очень важным. Только вот что важного в 48 минутах эфира с перерывами на три рекламы? Что важного в том, что на экране мелькают богом забытые артисты или никому не известные люди из сел и деревень, у которых в семье произошло несчастье?

Всю жизнь люди играют в игры, что-то придумывают, хотят красивых историй как в кино, но на телевидении все по-другому. Телевизионщики сами придумывают сказку для других, в итоге оставаясь ни с чем. Нет, безусловно, есть за что бороться – за людей.