Витэль Багинский - Черти на том берегу

Подняв голову в небо, скользнув взглядом по «телу» небоскрёба (может не такого уж и небоскрёба), Святик постарался стереть из памяти мысль о самоубийстве, подумав, – как хорошо, что всё-таки жив. Переведя дыхание, шагнул на ступеньку к двери парадной.

И таки да, навесы напоминающие поверхность матраца были натянуты над французской булочной, – их оказалось три (по количеству окон).

Усталость валила с ног. Хотелось, как можно быстрее добраться до дивана, и отключиться часиков на семь. Сейчас – половина седьмого. Можно встать в два часа ночи, и попытаться поработать.

Так хотелось… Нет…, подумалось.

Подумалось поработать, но желание поспать доминировало на сутки.

Через двадцать три часа, в шесть вечера ясная голова открыла глаза. Во всём тело появилась бодрость.

Практически все поделились своими историями. Кроме одного человека.

О Викторе, по всей видимости, должен был рассказать Эльдар Романович, в связи с косноязычием хозяина истории. Но всё уже решилось. В машине, с горем пополам, в не одну сотню матов, что-то вышло.

Любовь Герасимовна совсем не в силах изложить свою историю. Старику снова придётся взять на себя роль рассказчика.

Закинув в соковыжималку пучок сельдерея, две морковки и одно яблоко, и не найдя на кухне ничего больше, Святик получил порцию сока из того, что было.

Жаль – борщ прокис, – приготовив его и съев всего тарелку, Святик оставил остывать на подоконнике. Всё бы ничего, если б с самоубийством сложилось, но жизнь продолжается, а борща нет. Видимо, кто-то всё же должен был покинуть этот мир, и кастрюля скисшего первого блюда смыта была в унитаз. «Печально, – подумал Святик, – но жизнь также непредсказуемо капризна, как и прекрасна». Свежий ветер влетел в открытое окно, наполнив лёгкие. Этот день был не столь жарок, как предыдущий, – небо пасмурно, земля мокра, а воздух движем и прохладен.

Погода в это лето выдалась разнообразной, – бывало и жарко до невозможности, а бывало и настолько свежо, что приходилось надевать плащ. Когда нагонял ветер тучи, то тут же становилось прохладно, и температура мгновенно опускалась на пять-шесть градусов, а через время (совсем малое) градусник уже показывал падение температуры на все пятнадцать. Запах же струящегося ветра был осенний.

Святик подошёл к окну, вначале принюхиваясь, а затем выглянул, чтоб посмотреть вниз. Высота иная и ощущения вызывает другие, здесь можно рассмотреть посаженые молодые деревца и явней увидеть, кто проходит мимо. Но не это больше озадачивало, накатывала волной мысль – как так могла возникнуть идея о самоубийстве… Что подтолкнуло тогда рвануть, сломя голову, по пожарной лестнице? Да ещё и не остановиться на полпути, но зайти даже на парапет, вот-вот решаясь сделать последний шаг. Раньше, стоило узнать о чьей-либо подобной смерти, в голове возникали картины ранее страшно невыносимой жизни или серьёзной ссоры, и никак не из-за пустяка. А в его случае пустяк был на лицо.

Срывая со своей головы мысли, Святик не спеша пил сок. Как бы не старались морковь с яблоком, но запах сельдерея был сильней. Он это любил. Можно даже яблоко не класть. Больше всего на свете Святик не любил кофе. Этот напиток вызывал у него приступ нервозности с перерастанием в гнев, затем панику; а однажды он потерял сознание (если память не изменяет, то он этот случай помнил, как второй). После первого он сказал, что в рот не возьмёт ни капли этого «зелья», – тогда у него началась бешеная тахикардия, лицо стало бордового цвета, а давление превышало все положенные нормы. Ну, и вкус разошёлся с предпочтениями. Когда врач осмотрел его, то сказал: «… ещё два глотка и вас можно было бы выносить вперёд ногами…!». Но спустя лет пять, Святик проходил мимо кофейни, дверь была открыта, и запах исходил настолько приятный, аппетитный, что он вновь соблазнился, купил сто грамм кофе и, подороже, предполагая, что в прошлый раз выпил какую-то дрянь. Ожидания, конечно же, не оправдались… И после третьего, примерно, глотка «напиток богов» унёс его вдаль беспамятства. Он не знал, каким образом был доставлен (дома на тот момент никого не было), но очнулся в больнице. В дверях мелькала спина отчима. «Твою мать..! – всё, что могло прийти в голову Святика…». Да, момент оказался не из лучших. И ничто не могло отвернуть от смертоносного напитка его организм, как спасение со стороны этого человека. Тот разговаривал по телефону, и пока не замечал восставшего из подсознания пасынка. Святик в свою очередь подумал – лучше притвориться спящим, и снова прикрыл глаза, но внимательно слушал. Звуки шагов оставались всё на том же расстоянии – где-то в коридоре – вместе с обрывками скомканных и пожёванных слов. Отчим растворился в тех звуках. Сквозь щели глаз Святик видел пустую дверь. «Похоже, ты начинаешь приходить в себя, стервец…!» – Голос заставил вздрогнуть. Каким-то немыслимым образом отчим оказался рядом, а Святик того не заметил. А разорвала «идиллию», не дав развития монолога, ворвавшаяся мать Святика с паническим видом, влетевшей в окно вороны. Святик предполагал, во что могли развернуться те слова… Отреагировать на мать – надо более претвориться не пришедшим в себя, – иначе она измучит вопросами. «Уколы ему какие-то поставили… – начал объяснять ей отчим, – сказали, немного поспит – придёт в себя «огурцом»..!»…

В общем, с тех пор кофе не капли.

Да и «по чаю пройтись» – тоже не любитель. Так иногда, но не дома. Во рту после него вяжет, язык покрывается налётом, который не знаешь, чем снять. Так что, ни того ни другого в доме Святика впредь не было.

«Ты бы хоть завёл для гостей… – говорила мать, – а то и угостить-то нечем…!».

«Их у меня не бывает. – Отвечал Святик.», но она возмущалась, мол, а как же они с отчимом.

«Вы можете и дома попить… и вы не гости, а Савик может сельдерей поживать… полезно…».

Отношения у них со Святиком были не самые блестящие. Святик любил мать, но своей, особенной любовью, – она понимала, в чём дело. Её муж не давал ему покоя. Отец Святика уехал жить в Португалию, когда развёлся с матерью. А после него было трое мужчин, включая действующего мужа. С каждым новым браком матери, Святик становился, ни то, что грубей, ему поначалу было обидно, а потом безразлично. Конечно же, это не было схоже с жизнью Эльдара Романовича, но хотелось бы видеть более здравомыслящего человека – тебя родившего и вырастившего. Что влечёт людей друг к другу, Святик не понимал. То ли им хотелось утешения со стороны, то ли материальной поддержки, то ли нужен постоянный сексуальный партнёр, – говорят всё это важно, и ещё что-нибудь можно накопать. Во всём этом Святик не нуждался и, потому была не понятна надобность семейной жизни и просто «специальных знакомств». Так что Святику жилось вполне комфортно и одному. В свои тридцать лет он даже не поцеловал ни одной девушки…, ах нет, была одна, в шестом классе какие-то девочки играли на перемене на спор, проигравшей выбирали «жертву», и она должна была подойти и поцеловать «по-взрослому». Святик попал в поле зрение заигравшейся компашки, а после – месяц отмывался от слюнявого рта. Речи о половом контакте вообще быть не может – у него вовсе не возникает мыслей. Как-то его назвали геем, но это не так. Обижаться он не стал, проигнорировав, он быстро тем рассеял интерес публики, и скоро все позабыли о сплетни, которая тут же упал, где и взлетела. Святик был весь в себе, в своих мыслях и не далеко идущих идеях. В общем, жизнь матери находилась за рамками его понимания. А от Савика – отчима, ему не было бы ни холодно, ни жарко, не свяжись он с ним на профессиональной арене. Вопрос: как отвязаться от этого человека? – Был актуальным. Помощь же найти не так просто.