Талгат Галиуллин - Избранные произведения. Том 1. Саит Сакманов

– Так говоришь, завтра в институте культуры зачёт по моей биографии? Позвони своим девочкам, пусть приезжают сюда. Пересказывать ещё раз у меня нет времени.

– Ну, Сайт, не смейся. Не будешь рассказывать – на брюках заглажу две стрелки, а одну штанину укорочу.

– Ну уж нет, милая, брюки я предпочитаю с одной стрелкой. А о прошлом вспоминать не хочется. Это улица с односторонним движением. Обратного хода нет. Проехали!

Зульфию это не убеждало. Она по-прежнему с женским упрямством просила, умоляла рассказать его о личной жизни. Как человек дела, он не совсем понимал Зульфию, её душевные устремления, хотя имел немалый опыт обращения с прекрасным полом.

По существу, человеку кроме сытой жизни, красивой одежды, благоустроенной квартиры нужно ещё кое-что – духовное единство, вера в ближнего. Зульфию в Сайте интересовали именно эти начала. Самый ли дорогой и любимый человек она для Санта? Можно ли на него рассчитывать в будущем?

– Саитжан, мне кажется, Рушания тебя очень обидела. Я буду другой, слышишь?

«Много знай, говори мало», – сказал один мудрец. Лишь маленькую толику из пережитого поведал он Зульфие.

Вспомнил Рушанию. Первую встречу, безоблачное начало семейной жизни и кошмарный конец. Как обо всём этом расскажешь? Конечно, и Зульфию можно понять. Ей небезразлично, с кем она живёт. Вот уже и губки надула, и впрямь собралась обидеться. Саит усадил жену рядом и начал:

– Ты, моя хорошая, старайся понапрасну не обижаться. Обида – вещь нехорошая. Тебя старит, врага молодит. Так вот. Родился и вырос я в Тетюшском районе. Есть у меня два брата и одна сестрёнка – это ты уже знаешь. Ты их видела. То, что родителей нет в живых, ты тоже знаешь.

– Как ты стал военным?

– После школы год работал помощником тракториста. В прежнее время я бы бил себя в грудь, как-никак был секретарём комсомольской организации колхоза. Работал с душой. Пришла пора идти в армию. Как комсомольскому работнику предложили: выбирай любое военное училище, кроме Москвы и Ленинграда. Сами же предложили Симферопольскую военнополитическую школу. Училище это котировалось. Добавили: мол, картошкой да лапшой, поди, объелся, а там фрукты поешь.

Для порядку пришлось сдать экзамены. Начал учиться. Конечно, вначале после татарской школы было трудновато. Но быстро догнал сверстников и даже получил диплом «с отличием». И чуть было не попал в Московскую военную академию, не случись ЧП…

– Может, не послали, потому что татарин?

– Может, и это сработало. Но погорел я в результате своей политической слепоты.

– А что это такое? Мне ведь тоже скоро госэкзамены сдавать.

– Теперь времена другие. Сейчас свобода слова: говори что хочешь. На госэкзамене мне надо было дать оценку последнему периоду Второй мировой войны. Я сказал, что наряду с неоценимым вкладом славной Советской Армии в разгром фашизма было допущено много ошибок.

Позёвывавшие члены государственной комиссии от этих слов вдруг проснулись, словно их блоха укусила. «Что же это были за ошибки?»

Я, конечно, мог выкрутиться. Всё-таки тогда культ личности уже был развенчан. Но чёрт меня дёрнул! Возьми да и скажи: «В Крыму, в городе, где мы учимся, должно жить коренное население острова – крымские татары, пора их вернуть на родину». Председатель комиссии, усатый генерал Куропатенко, крикнул мне, стукнув при этом кулаком по столу:

– Мы здесь собрались не для того, чтобы выслушивать эту белиберду. Вон отсюда!

После экзамена меня вызывали, прорабатывали. Нескольким учителям влепили выговор за слабую политическую подготовку.

Тяжело я перенёс это. Три ночи почти не спал. Курсанты перестали со мной здороваться, потом и вовсе перестали замечать. Во сне видел маму: солнечный день, мама сидит. На ней вышитое платье. Меня к себе зовёт. Но я не могу сойти с места, к ногам словно пудовые гири подвесили. Утром получил телеграмму: «Маму уже похоронили, можешь не приезжать». В тот день, когда я боролся за права крымских татар, дома умерла мама.

На пятый день вышел на улицу. В душе пустота. Голова словно набита толчёным стеклом, ноги как деревянные. Всё кругом плывёт и кружится. Ничего не соображаю, ничего не понимаю. В мозгу сидит: мир без меня существовать не может, он живёт только в моём воображении. Стало быть, сегодня конец света. Смерть, вечность, планета – всё зависит от моего желания. Я понял, что схожу с ума.

Достал из кармана гимнастёрки булавку, пробую проколоть руки, ноги, вижу кровь, но боли не чувствую. Как всё забыть, оказаться с мамой? Не найдя другого выхода, зашёл в кафе, выпил два стакана водки. Помню только, как вышел на улицу, сел на скамейку…

На другой день проснулся на широком диване. Белый потолок. Где я? С кем я? Я же должен быть в казарме.

– Проснулся, курсантик? Сейчас попьём чаю.

– Кто вы? Где я?

– Меня зовут Марина. Марина Сергеевна.

– Как я к вам попал?

Поднимаюсь. Молодая красивая женщина. Как и многие южанки, полновата, по плечам светлые волосы. Села рядом и рассказала:

– Шла домой с вечерней смены. Вижу: на скамейке сидит, запрокинув назад голову, курсант. Лицо белее снега. Совсем плох. Я же медсестра. Думаю: умер. Кое-как нащупала пульс. Пытаюсь разбудить, кричу прямо в ухо. Бесполезно. Вдруг, откуда ни возьмись, патруль. Я уже поняла, что ты пьян. Подумала сначала: «Ну и чёрт с ним, мне-то что?» Но в последний момент пожалела: молодой, красивый, пропадёт.

«Вы кто будете?» – спрашивает офицер. И не заметила, как ляпнула: мол, жена. Пришлось досочинять дальше. «Сегодня у меня день рождения. Были в гостях. Сейчас проспится, а потом вернётся в казарму». – «Как звать?» – спрашивает. То ли для порядку, то ли сомневается. Первое, что пришло на ум, говорю: «Саша».

Он достаёт из твоего кармана документ, читает: «Саит Сакманов. Курсант пятого курса. Его зовут не Саша».

Уж как я обрадовалась, что имя начинается на букву «С». Говорю: «Саит значит по-русски Саша, Александр. Их имена не сразу запомнишь. Вот и зову Сашей». – «А кто он по национальности?» – допытывается недоверчиво капитан, чёрт бы его побрал. Соображать некогда. По имени и фамилии поняла, что не славянин. «Мусульманин», – говорю. «В нашей стране нет такой нации», – говорит.

И тогда я взорвалась, словно перезревший арбуз. «Какое имеете право меня допрашивать? Что, я не имею права с мужем погулять на свежем воздухе? Заполонили город военнослужащими. Делать вам больше нечего». Вижу, собрались уходить. «Нет, – говорю, – я так этого не оставлю. Помогите мне мужа до дома довести. Дайте мне одного солдата».

Тогда они потребовали показать твой увольнительный лист. Одна ложь тянет за собой другую. Говорю: «Бумага осталась дома». Сказала и глазом не моргнула. Сама боюсь: а если дома лист попросят? За то, что напоила курсанта, за то, что назвала мужем, могли и саму взять. Всё могло случиться. Но всё образовалось. Счастливчик ты. Самое удивительное: капитан мне поверил и солдата дал в подмогу. Сама тебя раздела и уложила.