Сергей Перминов - Сахалинский ноктюрн. Рассказы

Ключи уже тогда считались курортом. А на деле, если честно, то слова из знаменитой композиции Гленна Миллера «Поезд в Чаттанугу» подгонялись сюда вплотную. Помните: «Вот этот рай: забор, конюшня, сарай»? Конюшни правда не было. Зачем оленям конюшня? Стояли несколько добротных сборно-щитовых бараков, разделённых внутри на палаты, деревянные тротуары между ними и строения из обычных досок, где и были эти самые ключи. А другого не построишь. Ключи-то на мари!

Кто не знает, что такое марь, объясню. Представьте болото. Зимой оно замерзает. Летом оттаивает. Техника может провалится там. Были случаи. На семнадцатой буровой «Восточные Даги» трактор-болотоход увяз по кабину. Наверное, его потом и вытащили, но не при нас. Человеку провалиться там тоже можно. Но только если попадёшь в талое окно. А так шлёпаешь в болотниках по чавкающей субстанции, а под ногами твердь. Лёд то есть. Вот что такое марь.

Эти самые Ключи были и есть уникальнейшим местом. В каждом из них была разная температура воды, которая поднималась из земли на поверхность с большой глубины. Многим они помогали от разных болезней. И пускай в то время Сахалин был закрытой пограничной зоной, люди с материка через знакомых получали вызов и приезжали. Иногда просто писали на любой сахалинский адрес, объясняли в чём дело и получали его. Ну скажите мне в каком городе не было улицы Советской или Ленинской? А номер дома и квартиры в пределах первого десятка, так это ж как «с добрым утром»! Сейчас свободно – сел и в дамки! А тогда…

На «перроне» наш «экспресс» уже ждали пассажиры. Почему в кавычках? Да потому, что он начинался прямо с насыпи. Кавычки по «экспрессу» указаны выше. Кто помоложе залетали в вагон сразу. Кто постарше – поднимались с усилием. Тех же кому за шестьдесят вежливо подсаживали. И надо ж такому случиться, что около нашего вагона стоял такой человек. Один-одишёшенек. И помочь ему никто не спешил. Дело за малым:

– Мужики, я щас!

Поднимаюсь, выхожу из вагона и подсаживаю. А то ведь уедем. Может человеку позарез надо куда-то!

– Спасибо, сынок!

– Да не за что, батя!

Народу в вагоне ещё битма. Основная часть сойдёт на Дагинском промысле. Поэтому уступаю ему своё место.

– А ты?

– Через пятнадцать минут и я.

– Ну, вот, согнал человека!

– Этот сам кого хочешь сгонит, отец! – усмехнулся Вольдемар.

Слово за слово, разговорились. Мы про себя рассказали. Кто мы, да что. Тем паче за окнами вагона уже медленно проплывали буровые нашей нефтеразведки. А он рассказал про то, как живётся пенсионеру во Владивостоке. Под разговор налили ему дозу. Законные сахалинские полстакана. На что он вежливо сказал:

– Нет, сынки!

На нет и суда нет. Не упрашивают. Не материк. И тут Витька заметил, как из-под шарфа на лацкане его пиджака одиноко и сиротливо блеснул орден «Красная Звезда».

– Воевал, батя?

– Угу.

– Если не секрет, где?

– Под Москвой.

По истории-то было известно, что морская пехота из Владивостока дралась под Москвой. Но тут… Живой свидетель!

– Расскажи, отец!

– Да что там рассказывать! И провоевал-то всего три недели. Минус неделя дороги. Ранен был. Комиссовали. Вот и вся война.

Славка полупьяно усмехнулся:

– Наверное при штабе? За две недели Красная Звезда… Не подумай, что хотим тебя обидеть, но мой папка пришёл с таким «иконостасом» – во!

И он размашисто провёл по груди. Молча из-за спины старика показываю Славке кулак. Поняв, что бормотнул не то, Славка промямлил:

– Извини, отец! Успокой душу, будь добр. Расскажи всё же, а? Без обиды. Не сердись!

Мы с неподдельным интересом просили его и он наконец сдался.

– Не буду говорить о том, как нас везли через всю страну. Что ели мы, что пили… Не интересно это. А вот гармошка и гитара были. Моряки весёлый народ! Нам представлялось, что мы те самые красные матросы, геройски дравшиеся в гражданскую войну. А это как бы её продолжение. И ещё росла уверенность, что только мы и никто другой, отбросим немца от Москвы. И следующим летом, кровь из носу, будем в Берлине. Не знали мы какой долгой, кровавой и жестокой будет эта война. А если ты ещё и молод, то только тебя и не хватает на передовой!

Немцы торопились. Зима – в полный рост, а одёжка-то летняя. И Москву-то уже в бинокли видно! Да и дома белокурые Брунгильды заждались. Тем паче камрады уже знали: медали за взятие Москвы ждут своих хозяев. Там, в конце концов, можно и от мороза спрятаться. Нет, спешить им надо было.

Первый штурм был неудачен. Надо дожать во второй. Иначе замёрзнуть тут можно к чёртовой матери! А то, что не было сплошного фронта не беда! Те части, что в тылу остались, добьём после взятия вражеской столицы. Это я за них рассуждаю. А иначе-то как? Нам самим холодно было, хотя мы и одеты были не в пример им.

Попутчик замолчал, о чём-то подумал и махнул рукой.

– Пойду в тамбур. Курну. Разбередили вы меня.

Возразить мы не посмели. Даже как-то неловко стало, что заставили старика переживать снова то, что казалось бы уже бесповоротно далеко. Но почему же для нас, тех что родились через год-три после войны, она была так генетически близка?

Старик вошёл, улыбнулся нам, и изрёк:

– Фронтовая махра покрепче была!

Мы не знали просить его дальше рассказывать или нет. Может человеку тяжко вспоминать. Хоть и две недели провоевал, но ведь и Красную Звезду за «просто так» тоже нереально получить. Только он без вступления продолжил сам.

– Дружок у меня в батальоне был закадычный. Во Владике в увольнение вместе ходили. За девчатами приударяли. Не было надёжнее друга. Я и до службы не подарок был, мог за себя постоять. А что касаемо его, так это… Есть в одной блатной песне слова: «Матушка меня рожала, вся милиция дрожала…» Так вот это про него. Детдомовским он был до флота. Ни кулака, ни ножа – ничего не боялся. Если какая стычка в городе с пехтурой в увольнении – ремень с захлёстом через ладонь и полный вперёд! Когда мне приходили письма из дома, то всегда просил почитать вслух. Он же ни от кого не ждал писем. Вот и грелся у моих, как у костра. Вся бравада слетала с него в тот момент. Сдвинет брови, смотрит в одну точку и думает о чём-то своём. Мог ведь на корабле остаться. Но упросил комиссара. Тот посодействовал. И пошёл со мной.

Как-то вызвал нас комбат:

– Вот что, «не разлей-вода», дело есть. Крутое, но очень нужное. «Язык» потребен. По возможности серьёзный. С витыми погонами, я вас умоляю! Найтить, украдить, хоть самим родить. Нужен и баста!

– Товарищ комбат! Мы ж ни разу в разведке не были.

– Это что? Отказ?

Мы вытянулись.

– Никак нет!

– Вот и славненько! – и подвёл к столу с картой. – Здесь мы. Здесь они. А это – дорога. Недалеко от фронта, правда?

– Ну, не то чтобы…