Сергей Перминов - Сахалинский ноктюрн. Рассказы

– Ну пока, отец! Если надумаешь снова к нам на «Горячие ключи» – дай знать любому из нас. Вызов дадим.

Сунули ему в карман листок с адресами и вышли из вагона. А наш «архискоростной экспресс» повёз попутчика в Оху. Мы знали – завтра, не позднее обеда, он вылетит на материк. А дети встретят его во Владивостоке. Так что всё будет «абгемахт»! Вот так вот.

Вот и получилось «не разбери-поймёшь»! Рост и шерсть от мамы-овчарки. Уши и всё остальное от спаниеля Женьки. А Женька, надо сказать, был из ряда вон. Покрупней своих собратьев. Потому у них с Альмой и получился роман.

Поскольку Саня Молчанов и Женька были неразделимы, то Молчан и получил двух щенков от приплода. А уж если природа захочет сделать сюрприз, то не всегда смесь пород бывает неудачной. Это собачники закомплексованные! Им подай чистую породу и всё. А вот, поди ж ты! Альма была белой. Редкость! Женькиной же черноте любой негр позавидовал бы. А щенки получились один другого краше! Девочка белая, с чёрной манишкой и хвостиком, а на чистейше-белом листике спинки латинская буковка «S». Плюс чёрненькие гольфики с белыми разводами.

Мальчик вообще заказной: антрацитнейшей расцветки, с белым галстучком, в белых носочках и белой капелькой на кончике хвостика. Сидим с Саней, любуемся…

– Нравится? Кто?

– Да оба, Сань! Это ж надо! Вот природа художница! Смотри, что натворила, а?

– Угу! – Молчанов разливает по второй. – Ты хотел щенка от Женьки? Бери! Для кореша не жалко. Только пацана. Девку себе оставлю. Ну и красивая же, стерва! Если Женькины гены сильны, то на охоте будут академиками.

– Сань! Если разобраться, то тебе Нобелевскую должны. За новую породу – спановчары!

– Ты ржи, не ржи, а медаль я точно заслужил. Короче я вывожу Женьку. Ты хватаешь пацана и валишь до хаты. А то он не выпустит. Мне и то только на второй день погладить разрешил. Папашка! Чуешь?

Я кивнул.

– Давай, выводи!

Молчан поднялся.

– Жень, а Жень! Пойдём-ка у протоки бурундуков погоняем. А то они от жиру совсем спортивную форму потеряли!

Женька взвизгнул, закрутился и, бросившись к двери, оглянулся, говоря мне глазами как старому другу: «Мы скоренько! Посмотри тут!» И пулей вылетел в открытую дверь.

Забрав своё сокровище, сунув его за пазуху, бегу домой изнывая от смеха. Щенок под рубахой своим шершавым язычком старательно укладывал мою трёхволосую растительность на груди. Щекотно – это очень слабое слово, отражающее то, что происходило. Решение было мгновенным – член семьи! Тем паче, наслушавшись спецов по этому вопросу, я морально был готов полгода убирать за ним какашки. Поскольку любая уважающая себя псина поначалу метит территорию, где живёт. Да и держать такую красоту на улице – нонсенс. Но дома имярек Евгеньевич сел у двери и начал подвывать. Мысль: «К Женьке, папочке рвётся! А, будь что будет! Если побежит к Санькиному дому – не судьба!» Но это, пока ещё безымянное чудо, поджав хвостик и оббежав мою сорок восьмую будку, или балок по-другому, сделав свои дела вернулось, село на порог и сладко зевнуло.

– Ты посмотри, умница какая!

Радостная улыбка, подхват на руки, чмок в мокрый носик и его ответное облизывание моего лба – достаточное доказательство взаимного доверия. И любви.

– Всё! Ты мой пёс, понял?

И эта фраза была твёрдой и жирной точкой утвердившей наши взаимоотношения.

Всё схватывал на лету! Играя притащил мне тапок. Получил печенюшку. Съел. Внимательно посмотрел мне в глаза, побежал и уже сознательно притащил второй! Заодно напомнив мне, что надо разуваться у порога.

– Ух ты, соплё умнющее! – и вторая печенюшка стала наградой за сообразительность. – Как же назвать-то тебя? Такому записюшному профессору имя должно быть соответствующее. Ладушки! Приедет Валюха с вахты через пару дней, тогда и решим. А пока будем изучать твои способности.

Не знаю бывает ли такое у других, но мой четвероногий за эти два дня удивил так, как не удивляет никто. Вот пожалте вам: на Сахалине, на средних волнах, Японию слышно так, как в коммунальной квартире слышно соседский магнитофон. Я любил слушать японскую современную музыку. А что? Красиво играют, черти! Кое-какие рифы у них и слямзить можно. Псёнок, вначале никак не реагировавший на неё, сразил наповал! Играли какой-то японский рок, где в паузах лаяли ихние псы. Этот вундеркинд, бросив гонять шарик от пинг-понга, свою любимую игрушку, вдруг рванулся к «Сириусу», прислушался и начал доказывать тем забугровым псам, что они полнейшие профаны в современной музыке. А и правда возмутительно! Если гавкаешь под музыку, то гавкай в такт! Я валялся от смеха. Нет, щеня явно претендовала на «Грэми».

Эта капля живого существа, у которой ещё зад заносило на бегу, понимал такое, что другие собаки, породистые вусмерть, начинали понимать после длительных тренировок. Картина Репина: ко мне заходит знакомая. Или знакомый. Не суть важно! Если человек мне приятен и я иду к нему с лёгким сердцем навстречу, пёс шариком катился к нему и начинал игриво таскать его брюки, за… ну в общем за всё, за что позволял ему маленький рост. Но если в моей интонации он улавливал неприязнь или что-то в этом роде, то маленькая «варежка» с острыми зубками вставала впереди меня, грозно дыбила загривок и, как ему наверное казалось, ужасающе рычал. Хотя до настоящего рыка было как от Филиппин до Тмутаракани.

Дитё оно и в Африке дитё. А дитю нужны игрушки. И они покупались. Страшно не любил резиновые со свистком. Вначале пугался. Потом рвал их в лохмотья. Обожал шарики от пинг-понга, мячики и всё круглое, что могло во время игры резко менять траекторию. Это ему доставляло такое удовольствие, что набегавшись мог часами лежать влёжку.

Он спал умаявшись погоней за бабочками на огороде. Отцовские гены явно прослеживались. Погоня для него была кайфом. Но, чтобы не беспокоили потом, забирался под кровать. Позднее это доставляло ему большие проблемы. И ему пришлось отказаться.

Валюха вошла, бросила у порога свою «боевую» сумку, и рухнув на кровать попросила:

– Дай морсу, ради Бога! Растрясло в вездеходе – мрак! Да ещё на седьмую буровую заезжали. Люську в роддом забирать будут.

Морс у нас не переводился и целая эмалированная выварка была отведена под него. Брусники за посёлком – гребмя греби. И пока я наливал морс Валюхе, это безымянное существо разбуженное шевелением над ним, вышло. Вопросительно поглядело на меня и, развернувшись, осторожно подошло к кровати. Понюхав воздух оглянулось ещё раз, село рядом и нерешительно тявкнуло. Видно было, что пытается срастить ситуацию: если я не реагирую на лежащее тело – значит так надо. Если так надо – это кто-то близкий. Если это кто-то близкий, значит имеет ко мне прямое отношение. Дальше неоспоримая щенячья логика: это второй главный в доме двуногий. И к нему надо относиться по-дружески. На милой собачьей мордяшке это было написано. Уже, обращая на себя внимание, щеня тявкнуло ещё раз. Но уже извинительно. Валя села на кровати. Они помолчали, изучая друг друга.