Валентина Вылегжанина - Я сон, у меня есть имя

И снова яркая вспышка. Настырный скрипучий тонкий звук. И тишина…

– Если затушить огонь, то он погаснет, но если остались хотя бы маленькие угольки, то стоит только подуть на них, и они снова вспыхнут. Но если углей нет, хоть самой малейшей искорки, он больше никогда не загорится. Никогда!

– А у тебя остался хоть небольшой уголёк? – зазвучал печальный женский голос.

Он подошёл сзади, уткнувшись в ворох её волос, а затем медленно перевёл взгляд на зеркало. Ему хотелось навсегда запечатлеть этот момент. Она в красном платье, в чужом городе, рядом с ним.

– Во мне целое пожарище! – прошептал он и развернул её к себе, запустив пальцы в струящиеся длинные волосы.

– Мне пора уезжать, – чуть слышно проговорила она, пытаясь оттолкнуть его, загородиться от него руками, поставить непроходимый барьер, толстую бетонную стену, только бы он не видел её лица.

Глаза наполнились прозрачными блестящими слезами. Они тихо скатывались по белоснежным щекам, задерживаясь у уголков губ. Он прильнул к лицу, почувствовав солоноватый вкус её безмерной боли.

Комната снова обрела свой привычный чёрный оттенок. Двести двадцатый уверял, что идеального чёрного цвета в природе не существует. А Пятьдесят девятый спорил, что увидеть натуральный цвет можно в чёрной пустой комнате, занавешенной бархатными чёрными шторами, имея под рукой чёрный лист, в котором заранее вырезан круг. И вот если посмотреть в это отверстие, можно увидеть настоящую мглу.

Сегодня Шёпот увидел эту мглу и негаснущий яркий свет, будто бы оказался перед дверным глазком, ведущим в неизвестный ему мир. А ещё – себя в прозрачном отражении настенного зеркала. Там ему около тридцати лет. Он среднего роста. Тёмные волосы, небольшая щетина двухдневной давности и рассеянный пьяный взгляд. «Я пьянею оттого, что смотрю на неё. Но кто она, кто?» – он злился на себя, пытаясь вспомнить ещё хоть что-то связанное с его прошлой жизнью, но всё тщетно. «Я был мужчиной, который неистово, трепетно и порою безбожно любил женщину на расстоянии нескольких городов, нескольких тысяч километров, пытающимся жить с постоянным чувством осознания того, что нам не суждено остаться вместе на долгие-долгие годы. Вероятнее всего, это была бы менее трагичная история моей человеческой жизни, если бы она не любила меня так же, как и я её. Самоотверженно, глубоко, порою истерично. Её мысли всегда были сплетены с моими, её душа была канатом перевязана с моей. Всю жизнь мы угробили на то, чтобы оплакивать друг друга в своих мечтах, мыслях и желаниях. И кто знает, почему так и не оказались вместе, хотя бы на закате своей жизни? Или всё же оказались? Но сегодня она уезжала…»

Шёпот перевёл взгляд на знакомого мальчишку, пытаясь понять, что он делает здесь, как он сюда попал? Где та женщина, которая ещё пару минут назад была рядом с ним? И как ему узнать её среди других?

За окном снова полил дождь, он привёл мысли в порядок, восстановив реальную картину бытия. Чёрные вороны зашуршали мокрыми крыльями. Над городом всё ещё возвышалась дремучая холодная ночь.

Он поспешил проникнуть в сознание своего маленького друга, но тут же понял, что совершенно не помнит то, что ещё днём собирался представить ему на обозрение. Он резко остановился и, волнуясь, стал перебирать в своей памяти что-то совершенно непохожее на его сегодняшние воспоминания. Та женщина всё ещё стояла перед его глазами. Она сверкала своей улыбкой, наклонялась к нему, целовала его и пела. Всё пела и пела. Что-то совершенно непонятное, нечёткое, но очень красивое, разливающееся по комнате будоражащим голосом. Шёпот встряхнулся, собрался с мыслями и всё же принялся за свою сновидческую работу. Его тень перетекла в сознание мальчика, и они оба ощутили трепетное беспокойство от надвигающейся бури историй.

Корабль мчался на всех парусах, разрезая волны вдоль огромного деревянного корпуса. Штормило. Жгучий дождь ронял свои ледяные капли на мокрую скользкую палубу. Тучи нависли над чёрным морем, сплетаясь своими красками, как корни деревьев между собой, окутывая калёную мглу. Ночь завладела всем пространством сна, лишь молния изредка озаряла небо, нарушая изящную темноту. Чёрные краски картины смешивались с фиолетовым, красным, жёлтым сиянием. Неизвестный художник, которым, по сути, являлся сновидец, вылил всю свою богатую палитру тёмных оттенков на холст, и все светлые тона тут же утонули в воронке теней. Так темнота торжествовала над светом. Так любовь рассеивала свои капли в пространстве, соприкасаясь с хаосом, мгновенно разбиваясь в нём. Происходило что-то страшное и тревожное. В воздухе висела молчаливая боль, падая на плечи всем, кто участвовал в этой картине. Матросы суетились на палубе, пытаясь сдерживать паруса, но вода наполняла корабль. Брызги стелились по деревянным перекладинам, ветер свистел между тонких щелей корабля. Со всех сторон раздавались истошные крики: «Лево руля! Куда ты тянешь? Чёрт бы тебя побрал, лево руля!»

Тонкая печальная женщина, тенью раскинувшаяся по палубе, сидела на деревянной мокрой мачте, поджав колени. Она склонилась над капитаном, держа в своих хрупких ладонях его растрёпанную голову. Сновидец попытался заглянуть в её лицо, но она то и дело отворачивалась, перемещалась из одного положения в другое. Её тонкие пальцы соприкасались с густыми волосами мужчины, который тяжело дышал, закатывая глаза. Хрупкая, до невозможности знакомая фигура пыталась не показывать своих слёз, чтобы ни в коем случае не рассекретить себя. Для капитана корабля было всё кончено, рана была смертельна, и они оба понимали это. Она раскачивалась, как беспокойный маятник, резко наклонявшийся из стороны в сторону, повторяя как заклинание: «Потерпи ещё чуть-чуть! Милый, потерпи!» Он крепко сжал её руку и заглянул в глаза: «Дорогая моя, всё будет хорошо. Я всегда буду с тобой, в твоём сердце!»

– Леди, вот врач! – крикнул матрос.

Старый седой мужчина с обгоревшим лицом и руками, в белом халате, оттолкнул женщину назад. Матрос обхватил её хрупкие сутулые плечи, не давая возможности пройти обратно. Но это только действовало на неё раздражающе, она намеренно вырывалась из его цепких рук.

– Пожалуйста! – заплакала она.

– Не положено! – выкрикнул матрос, косясь на своих товарищей, тем самым требуя от них поддержки.

– Как это случилось? – перебил его врач, разорвав рубаху пострадавшего.

– Молния попала в гик и разломила его пополам. В это время капитан был у штурвала. Часть балки прошла сквозь него! – торопливо проговорил матрос, ослабив на мгновение руки.

– Она что здесь делает? – перекрикивая шторм, врач кивнул головой в сторону плачущей женщины, нахмурив без того хмурые брови.