Ирина Брилль - Старушка под жасмином

– Может, к родственникам или друзьям?

– Один я. Со всех сторон, – с некоторым пафосом проговорил Веня.

Люба А. сочувственно помолчала.

– И что же делать?

Веня пожал плечами, подошел к журнальному столику и, бегло просмотрев программу передач, включил телевизор. Удобно устроившись на диване, он уставился в экран.

Дверь комнаты приоткрылась, и белый расплывчатый круг от света фонарика тихо двинулся к спальне Любы А.. Следом двигался Веня.

Он вошел в спальню.

Белый круг ткнулся в пол, замер и вполз на стену. Не торопясь, Веня подошёл к одному из цветков, раскрыл перочинный ножик. Еле удерживаясь от желания срезать тоненький стебель, он сделал ямку и пристроил в неё головку прорастающего лука…

Белый круг распластался по стене, увешанной фотографиями.

Веня подошел ближе и, вытянув шею, принялся их рассматривать.

Вот Люба А.; вот мужчина улыбается и машет рукой; вот Люба А. вместе с этим мужчиной на теплоходе…

Одну из фотографий он рассматривал дольше: во дворе дома Люба А. с ребятишками раскрашивает снеговиков, а в стороне, в углу фотографии, стоит случайно попавший в кадр Веня, наблюдая за происходящим.

Веня улыбнулся. Луч фонаря заскользил дальше и очутился на кровати. На одной подушке оказалась голова спящей Любы А. – она отвернулась к стене; на подушке, что лежала рядом, – большой фотопортрет «мужчины с теплохода».

– Спокойной ночи, – не оборачиваясь, вдруг произнесла Люба А.

Веня вышел…

На кухне он с ожесточением вырыл две ямки около одного из цветков и посадил в них по луковице.

Веня сидел на кухне, часто постукивая по деревянной доске ножом, и превращал луковицы в мелкую кашицу.

Солнце только вылезало из-под горизонта. Люба А. посмотрела на часы заспанными глазами – шесть, почти ровно. Она поставила чайник и села напротив Вени.

– Это для чего? – спросила она сонным голосом.

– От головной боли и для роста волос, – ответил Веня, накладывая кашицу в марлевую шапочку и аккуратно пристраивая её на своей голове.

– Вы плохо спали?

Веня помолчал, глядя за окно, и еле слышно произнёс:

– Меня никто не любит. И когда я думаю об этом, у меня начинает болеть голова. От злости.

– А вы не злитесь.

– Если я не злюсь, то начинаю завидовать. Тогда ещё и сердце болит, а к нему лук уже не приложишь.

– И кому вы завидуете?

– Вам, например. И вашему мужу. Видно, что вы любили друг друга.

– По чему видно?

– По фотографиям. Да и по вам. Если я умру, мою фотографию на подушку никто не положит.

– Попробую в диспетчерскую позвонить, – поднялась Люба А., вытирая появившиеся то ли от лука, то ли ещё от чего, слёзы.

Веня тоже пересадил на ладонь пару капель, возникших на щеках, и убрал оставшиеся луковицы в холщовый мешочек.

– Теперь говорят, что когда будет слесарь – неизвестно. Вы обычно долго болеете?

Веня пожал плечами. Посмотрев на его несчастное лицо, Люба А. предложила:

– Давайте врача вызовем?

Веня отрицательно покачал головой.

– Бюллетень мне уже дали. Но лечусь я сам: неделю лук попринимаю – и всё. Репчатый – как наружное, зелёный – внутрь. И живой воды не надо. Только вот зелёного у меня сейчас нет.

Веня загрустил.

– Я куплю, – сказала Люба А.

– Нет, тут нужно домашнего разведения. Посадить бы немного, а? К цветочкам.

– Но… я не знаю… Они как-то не сочетаются. Да и пока этот зелёный вырастет… А вам же надо лечиться.

Веня нахмурился и хотел что-то сказать, но, заметив перемену в его настроении, Люба А. опередила:

– Хорошо, попробуем. Но только немного.

– Немного – это для меня мало. Всё равно что ничего… Да уж ладно, хоть что-то.

И Веня развязал свой холщовый мешочек.

Люба А., в осеннем пальто нараспашку, поставила сумки на кухонный стол, сняла с себя шапочку и маленький шарфик, слегка растрепав волосы, но тут же их поправив. Выложив все продукты, Люба А. вдруг заметила на полу рассыпанную землю. Она посмотрела на подоконник: в нескольких горшках вместо цветов торчали прорастающие луковицы.

Люба А. бросилась искать Веню.

Он лежал на диване с обмотанной марлей головой.

– Зачем вы … – она не могла подобрать нужных слов.

– Я понял, почему я не выздоравливаю. Луковки, – он постучал пальцем по своей макушке, – вместе с соками почвы впитывают изнеженность и, следовательно, слабость ваших домашних цветов. Земля в горшках отравлена цветами! Понимаете?! Оттого-то мне всё хуже и хуже. Даже глаза болят.

И он часто заморгал.

– Глаза от брызг раздражаются, когда вы свою кашу делаете, – заметила Люба А. – А потом ещё и на себя её лепите.

– Нет, – зло отрезал Веня и настойчиво повторил. – Это оттого, что лук силу потерял и крепость, сидя вместе с цветами. Лук стал хуже, и мне хуже. Не годится он такой для лечения.

Веня застонал, схватившись за виски.

Люба А. достала лежавшие в углу серванта, в маленькой жестяной коробке из-под монпансье, деньги и, забрав сумку, выбежала из квартиры. Хлопнула входная дверь.

Веня выглянул в коридор, прислушался, увидел Любины тапочки у двери… Не теряя времени даром, выкопал ещё пару цветков и заменил их на своё «лекарство».

Но вскоре вернувшаяся Люба А. этого не заметила.

Она накапала в чашку с водой валерьянки и, выпив её, вывалила из принесённой сумки стопку новых горшочков и пакеты с землёй. Затем позвала Веню.

– Это вам. Сажайте.

Веня был счастлив.

Квартира превратилась в одну большую грядку: Веня расхаживал по ней, поливая из розового слоника зелёные перья лука. Люба А. сидела около последнего своего цветка и листала книжку по разведению огородных культур.

Веня закончил поливать, оглядел комнату. Забравшись на стул, он снял со шкафа нечто в большом пыльном футляре и аккуратно опустил это на пол. Открыл замки. Внутри оказался аккордеон.

Люба А. с тревогой посматривала в сторону Вени.

Тот уселся на стул и поставил инструмент себе на колени.

– Это – мужа, – сообщила Люба А.

– Если бы я был вашим мужем, я бы обязательно играл вам каждый день. Я умею. Только об этом, кроме меня, никто не знает.

И пальцы Вени забегали над клавишами, не касаясь их…

Люба А. хотела спросить, что он играет, но Веня, остановив свой взор где-то в заоконных далях, молчал. И ей стало неловко его отвлекать: Веня был углублен в свою, лишь ему слышимую музыку.

На какой-то миг Любе А. показалось, что и она слышит эту музыку – здесь, в этой комнате, – и вальс, выскользнув из-под клавиш, как и много лет назад, снова кружит осенние листья… Она испугалась и посмотрела на своё отражение во встроенном в шкаф зеркале. Похудевшая, с синяками под глазами, она была полной противоположностью Вени – разрумянившегося и пополневшего.