Артур Олейников - Нумизмат. Роман

– Дмитрий Сергеевич, они еще не встретились, а вы уже стращаете, – вмешался Рублев.

– Вы знакомы хоть с одной ведьмой? – возмутился Дмитрий Сергеевич недовольный, что его перебили.

Рублев приготовился что-то ответить, но ему не дали сказать, опередив на миг.

– Предупреждаю заранее, директор вашей школы Изольда Гильотинова – не ведьма, хотя и неоднократно к нам просилась.

Не подходит? – удивился Рублев, вспомнив жгучую брюнетку, которая наряду с неземной красотой обладала просто жутким характером. Вечно на всех вопила и на каждом педсовете устраивала действо, которое по напряжению и накалу страстей затыкало за пояс Варфоломеевскую ночь. Разумеется без жертв.

– Ну, отчего же – подходит.

– Тогда почему не взяли?

– Вот сведет в могилу еще с десяток учителей и обязательно возьмем!

Рублев раскрыл рот.

– А что вы хотели?! Всех подряд в ведьмы не берут, ими становятся, а не рождаются, и только так, и ни как иначе. Иван Иванович, за дело и не обижайте Матильду. Если солнце поддерживает жизнь на земле, то женщины, и только женщины ее дают и продляют!

– Слушаюсь, мой господин, – сказал Иван Иванович и растворился в воздухе.

– А мы, Егор Игоревич, наведаемся к Александру Александровичу Боброву и Борису Борисовичу Аистову, которые в показаниях Лёни проходят под именами Лелек и Болек.

– Я их знаю, могу показать, где искать.

– Егор Игоревич, вы опять не возьмете в толк элементарные вещи. Их не нужно искать, они вон, как ни в чем не бывало, сидят на своих рабочих местах и наживаются на невежестве граждан.

Рублев завертел головой. Мрачный серый переулок и ни одной живой души.

– Да не вертите вы головой! Просто будьте внимательней.

Рублев замер, изо всех сил напрягая слух.

– И не напрягайтесь так сильно, расслабьтесь!

Рублев сделал глубокий вдох, выдохнул, успокоился и стал прислушиваться к каждому шороху.

Десятки голосов закружились вокруг Рублева.

– Так почем ложки? – спрашивал мужчина.

– Двадцать рублей за пару, – отвечала женщина, – берите недорого.

Разговор двух мужчин.

– Сколько книги?

– А сколько не жалко?

– Десять рублей!

– Мало! Книги хорошие.

– Пятьдесят, больше не дам!

– Забирай бог с тобой!

Разговор двух женщин.

– Сколько платье?

– Двести рублей.

Так оно ведь старое и к тому же нестиранное!

– Уступлю пятьдесят, возьмешь?

– Еще червонец скинь, мне на порошок тратиться!

– Ладно, бери уже.

Разговор молодого парня и взрослого мужчины.

– Почем?

– По двадцать!

– А из новинок что-нибудь есть?

– Все что перед глазами, то и есть!

– А есть, – сказал молодой человек и замялся.

– Что же сразу не сказал?

– Я сказал!

– Сказал он, вот смотри: пятьдесят рублей за штуку, обмен – десять!

Голос, не нуждающийся в особом представлении:

– Ваши документы, пожалуйста!

– Нету, дома оставил!

– А что же вы их дома оставляете?

– А где им еще быть?!

– А вдруг с вами что-нибудь случится, а документов нет!

– Я за хлебом вышел, что со мной может случиться?!

– Да все, что угодно! Время, сами знаете, какое.

– Какое?

– Теракты! Вот вы, кто такой будете?

– А вы?

– Вы что, служебную форму от гражданской не отличаете?!

– Я отличаю, но вы не представились.

– Что грамотный?

– Вы же сами знаете, время какое!

– Какое?

– Теракты!

– А ну пройдемте!

– Куда?

– Куда надо!

– Я только за хлебом вышел!

– А у вас на лице не написано и хлеба с собой нет!

Голоса черт знает кого:

– Принес?

– Да!

– Да не показывай, увидят!

– А не все ли равно? У нас на лице написано, что почем.

– Хорошо давай!

– По триста?

– По триста пятьдесят.

– Ни стыда, не совести!

– Я говорил сдать его надо! Будем месяц жить, как люди!

– Ладно, пошли в аптеку.

– Зачем? У меня с прошлого раза остался, в кармане лежит.

– Ну тогда, давай скорей!

– Пряма здесь?!

– А где же еще?!

– То – не показывай, то – прямо на месте!

– Вот поэтому и просил не показывать!

Постепенно голосов становилось все больше и больше.

Рублев на пару с Дмитрием Сергеевичем не сидели как раньше в коляске. Слуга и тройка вороных вместе с коляской испарились бесследно. Учитель истории стоял вместе с вершителем справедливости на тротуаре. Вокруг происходили невероятные вещи. В глазах Рублева все плыло.

Улица словно качалась на волнах и перед глазами стояли мутные искаженные очертания, как в кривом зеркале, или когда на жаре смотришь вдаль и вещи, которые по природе своей неподвижны, оживают и куда-то плывут. Голоса становились все громче и громче. Теплый ветер, сбивающий с ног, ворвался в переулок и как огромная волна понесся по улице между зданий прямо навстречу Рублеву. Он замер, и, вжав в себя плечи, приготовился встретить удар. Ветер летел, как запущенная кем-то стрела, и там, где он проносился, прямо на глазах из воздуха появлялись десятки людей, какие-то тряпки, расстеленные прямо на тротуаре, горы непонятных безделушек, старые платья и костюмы на вешалках, обувь, книги, видеокассеты и еще черт знает что. Ветер все ближе и ближе подбирался к Рублеву, и он закрыл глаза.

– Трамвай, Егор Игоревич, трамвай! – раздался над ухом Рублева голос Дмитрия Сергеевича, и его крепкая рука потянула учителя истории на себя.

– Спасибо, вы спасли мне жизнь! – задыхаясь от волнения, сказал Рублев, приходя в себя.

– Да с чего вы взяли! Мне что, больше делать нечего?

Рублев опешил.

– Водитель трамвая – славная женщина, мать троих детей. По секрету, у нее еще двое будет. А вот если бы она вас сбила, то так и осталось бы трое. У вас в России с демографическим фондом туго. Вот я и решил и – рождаемость повысить, и смертность понизить. Двух зайцев одним выстрелом убил и все – благодаря вам.

– А вот если?

– Если – не бывает, бывает только судьба! Смотрите, вон ваши знакомые, – сказал Дмитрий Сергеевич, указывая тростью в сторону Аистова и Боброва, которые сидели на стульях около стены обветшавшего трехэтажного здания постройки начало прошлого века.

Борис Борисович Аистов был пожилым сухоньким мужчиной с белыми как снег усами и жиденькими волосами на некрупной голове. Одет он был в светлую синтетическую куртку и вареные джинсы. Аистов просматривал газету «Аргументы и факты», дотошно перечитывая одно и то же по многу раз с очень серьезным и вдумчивым видом. Накрахмаленные носки выглядывали из-под штанов и бросались в глаза прохожим.

Александр Александрович Бобров, напротив, был молодым крепким мужчиной – кровь с молоком. Он обладал густой черной шевелюрой и резкими чертами лица. На нем довольно плотно сидели черный джинсовый пиджак и черные брюки из какого-то толстого и очень крепкого на вид материала. Брюки были так умело выглажены, что идеально ровная стрелка, которая имелась на каждой штанине, строго делила ее пополам, отчего можно было предположить, что над ними поработала заботливая женская рука, или приложил уменее настоящий русский офицер, у которого одежда каждый день сверкает, как на параде.