Лариса Сафо - Хроники Дерябино в трёх частях. Часть 3. Дуплет

Несомненная здравость рассуждений хозяина кабинета возымела на однофамильцев родовитых фамилий благотворящее действие: нувориши попрощались и разъехались по своим поместьям. А перед Сидором Ивановичем на казённый стул приземлился во всё это время топтавшийся у двери Максим Млечный, в образе доверчивого чижика прощебетав:

– Поиск детей организуем, или как? Дело о вандализме заводим, или нет?

В ответ соумышленник монархического реванша возвёл очи к потолку и принял решение на манер мудрейшего израильского царя Соломона:

– Будем ждать указаний от городской администрации. А-то как бы на политической мине не подорваться. «Всё пройдёт»…

– «И это тоже», – по-философски заключил набравшийся от своего патрона имперских блох родственник, сцапав с начальственного стола план оперативных мероприятий по поиску лицеистов.

Засим удалился вон, плотно прикрыв входную дверь. Далее подающий большие надежды для родной матушки Максим Млечный в поиске ребятишек не участвовал из-за опасений вляпаться в идеологическую лужу. К счастью для него, оставшаяся часть отпуска позволяла уйти в тень без потерь для румяного лица.

А Сидор Иванович в одиночестве предался любимейшему занятию: учил наизусть дореволюционный гимн «Боже, царя храни!». Вдруг пригодится? Но сторонник сословного государственного устройства то и дело сбивался на российский текст, отчего грязно матерился грузчиком и больно щипал старообразные усы.

Тем временем в городской администрации секретарь мэра Галина Евгеньевна Гуськова мужественно отбивалась от словесного потока ударенного молнией пожарного Сидорова Петра Павловича. Тот сбежал из психиатрической больницы и требовал скорейшей аудиенции у градоначальника для искоренения вредоносной крамолы.

Наконец, плотно откушавший Гарманюк Георгий Германович смачно икнул, призвав гражданского ординарца в юбке для доклада о текущем моменте. И привыкший преодолевать тяготы бытия многодетный Пётр Павлович просочился за спиной барышни в кабинет пожарным шлангом.

Откуда ни возьмись, слоистыми облаками вплыли в помещение депутаты горсовета от партии порядка и один госслужащий мэрии. Макар Иванович Толстогубов и Евгений Петрович Мясоедов явились для обсуждения очередного прожекта по освоению бюджетных средств. Для весомости аргументов рачители общественного блага прихватили начальника отдела по социальной политике администрации города Подневольного Егора Семёновича. Назначенный по наущению местного торгового магната чиновник был рад служить даже за талоны на бензин в неустанной защите интересов лавочников.

Обойдя застывшего багром на пороге борца с огнём, законодатели с заискивающим видом разместились на пафосном диване в углу комнаты. Надобно отметить – завезённая накануне выборов столоначальника кондовая мебель сразу же после избрания мэра была выброшена на помойку с заменой на греющую душу градоначальника обстановку в музейном стиле.

Тройное «г» с высоты помпезного кресла обласкало взором расположившихся господ у окна и выплеснулось негодующей сентенцией в адрес оробевшей секретарши:

– Кто допустил ко мне этого гражданина? Что сей неухоженный тип здесь маячит?

И та разъярённой гусыней подлетела к надувшемуся гаичкой Сидорову, пытаясь выпихнуть тушку за массивную дверь. Но Пётр Павлович распустил ручищи крыльями, намертво вцепившись оными в округлые женские бёдра. Всхлипнув, Галина Евгеньевна выпросталась из нежданных оков и вернулась на рабочее место. Однако заявление об уходе писать не стала, ибо была поставлена на это место правящей партией для пригляда за прижимистым шефом.

Прошедший задолго до этой потасовки суровую школу жизни пожарный ничуть не засовестился и представшим перед грозными очами повелителя волхвом изрёк:

– Сегодня ночью мне видение было. Революционные парижане свергают сооружённую при Наполеоне в честь императорских военных побед Вандомскую колонну на площади. С этого акта собственно и началась всемирная повальная эпидемия. Сразу же за этим приснился мне текст Декрета Совета Народных Комиссаров российской социалистической республики одна тысяча девятьсот восемнадцатого года о памятниках. По нему воздвигнутые в честь царей каменные изваяния подлежали сносу. Так вот…

Но закончить покрытые пылью веков откровения бывшему борцу с огнём не довелось. Сладкоречивый боец партийного фронта Макар Иванович Толстогубов вскочил с места, хлопнул себя ладонями по толстым бокам и раскатисто расхохотался. Так, что хрустальная люстра под потолком отозвалась переливчатым звоном.

– Отлились, значит, кошке слёзки мышки в одна тысяча девятьсот девяносто первом году, – сквозь заразительный смех пояснил втайне сочувствующий погибшей николаевской империи член партии порядка. – Памятник Дзержинскому в Москве свалили, помните? Восторжествовала историческая справедливость!

– Ну, это не только наша народная забава, – блеснул эрудицией прикормленный начальник отдела по социальной политике администрации города, поёрзав франтоватым пиджаком на диване. – В Польше постаменты советским воинам сносят, в Венесуэле пять статуй Уго Чавеса уничтожили, в Америке рушат монументы боровшимся за право угнетать негров южанам. А уж в бывшей окраине страны Советов настоящий падёж вождя пролетариата случился!

Изобразив на своём породистом лице великодержавный восторг и воспарив в душе коршуном с исполинского утёса, Евгений Петрович Мясоедов вдруг издал от окна сиповатые горловые звуки:

– Однако наша власть устанавливает памятники, а не демонтирует! К примеру, Столыпину в Москве. Постамент этому достойному сыну отечества в Феврале семнадцатого года либералы по скудоумию свалили. Сегодня по всем городам и весям возводят русским правителям каменные изваяния. В Александровском саду Москвы был снесён один из первых памятников советской власти – обелиск «выдающимся мыслителям и деятелям борьбы за освобождение трудящихся». А на разорённом месте появился памятник к 300-летию дома Романовых.

– Оно, конечно, так, – вернулся на пророчествующую стезю ударенный молнией Пётр Павлович Сидоров, прижав опалённые огнём руки к груди и уткнувшись сутулой спиной в ручку двери. – Однако в Липецке, во дворе одного центра в Архангельске, в Сургуте и ещё много где установили постаменты Сталину. И россияне по последним опросам общественного мнения считают генералиссимуса самым выдающимся руководителем страны. Впрочем, не только они.

Выдержав многозначительную паузу, прозорливец по воле неуправляемой стихии величественным жестом воздел десницу к хрустальному светильнику над головой, отбарабанив патетическим гласом от порога: