Егор Авинкин - О мостах и о тех, кто на них обитает. Роман-путеводитель

Одного человека сейчас действительно недоставало. Она, скорее всего, ещё сладко спала в постели, не замечая его отсутствия. Впрочем, если она и не спала, его отсутствие вряд ли её волновало – этого он в глубине души боялся больше всего.

Даня нашёл место поспокойнее, где можно было бы присесть и собрать в кучу расползающиеся, как тараканы, мысли. Подумав, он написал e-mail:

Катя. Ну вот я и уехал. Извини, что не попрощался. Я хотел, честно, но почему-то не смог. Наверняка ты на меня обиделась за это. Я это прекрасно понимаю. Но ещё больше ты обиделась на меня за то, что я вообще уехал. Вчера мы так и не смогли это обсудить. В чём-то я виноват, в чём-то ты… Но я, конечно, больше. Поэтому и хочу объясниться. Меня мучает желание это сделать, хотя я всё это уже миллион раз объяснял тебе, а ты так и не хочешь понять. Я уже не нахожу других слов. Вот я и уехал. Наверно, именно поэтому.

Ты не замечала, как мало между нами стало слов? Раньше они лились рекой, из них можно было вить узоры и заплетать их в твои косы. Теперь слова измельчали и очерствели. Как будто мы не разговариваем, а кидаем друг в друга изюмом, не больше одной изюминки в час. А так хочется иногда получить в лицо сочной виноградиной, чтобы сок стекал по лицу…

Может быть, поэтому я и уезжаю. На самом деле, я не знаю, но эта причина кажется мне вполне достойной. Это стоит того, чтобы расстаться на неопределённый срок. Не держи на меня зла. Когда-нибудь я вернусь.

После этого он вернулся к своему блогу и начал сочинять следующую запись, прерываясь на регистрацию, паспортный контроль и посадку в самолёт.

В аэропорту

Находясь в аэропорту, испытываешь невероятное чувство в груди, словно её накачивают гелием до отказа, и подошвы всё меньше и меньше давят на землю и, наконец, небрежно повисают в воздухе. Стоишь в очередях, продираешься сквозь толпы людей, терпишь тяжесть случайно проезжающих по пальцам ног чемоданов – но тебя здесь уже нет.

Все путешествия прекрасны. Все они каким-то образом растворены в крови человека, то рассеянно щекоча артерии, а то бурно закипая в них, заставляя человека совершать поступки, ранее немыслимые для него. В каждом человеке дремлет тяга к движению вперёд, за ворота, за поворот дороги, ещё за один и так до бесконечности. И бороться с этой тягой бессмысленно, а подавлять её попросту опасно – концентрация может достигнуть таких величин, что в какой-то совершенно неожиданный момент человек потеряет голову.

Путешествия на самолёте особенны, их нельзя сравнивать ни с какими другими. Скажем так, любое путешествие – это перемещение из точки А в точку В. Но если говорить о любых других видах перемещения, будь то автомобиль или поезд, такое путешествие на самом деле состоит из бесконечного множества других точек, А1, А2 и так далее, пролетающих мимо Вашего окна и остающихся где-то позади. Вы можете остановить машину, Вы можете выйти на остановке из вагона – выбрать любую из понравившихся Вам точек пути, топнуть по ней ногой, ощутить её незыблемое, никем не потревоженное существование и объявить её, при желании, своей собственной, во всей её красе и естественности. Таким образом, и вся Ваша дорога становится осязаемой, живой и начинает тихо шептать свои вечные истории. Однако путешествие на самолёте – совсем другое дело. Здесь есть только две точки, отправления и прибытия, и в этом его суть. Вряд ли можно считать частью дороги эти бесконечные, захватывающие дух пространства лазури с ватной подстилкой из облаков. В небе нет дорог, и люди этого не понимают, потому что это невозможно понять. Для них взлётная полоса переходит в посадочную, правда, с некоторым промежутком посередине, который, в силу его непознаваемости, люди предпочитают игнорировать, читая газету, слушая музыку или поглощая алкоголь в метафизических количествах. Кстати, его наверняка подают именно с этой целью – человек не должен задумываться о том, что он сам, его кресло и пластиковый стаканчик в его руке – всё это находится в самом центре звенящей пустоты. Иначе он сойдёт с ума. Когда же шасси упираются, наконец, в асфальт, человек чувствует облегчение, потому что видит в иллюминаторе знакомую, привычную для его мира картину: дома, столбы и провисшие, вечно сопровождающие путешествующего человека провода. Человек снова видит свой путь, и путь этот подходит к концу.

Данила закончил писать, когда самолёт всё ещё был в воздухе. Стюардесса забрала у пассажиров скорлупки из фольги, ещё недавно содержавшие в себе образцы авиационной кулинарии (Даня узнал, что эти скорлупки называются «касалетки»), и теперь разливала чай и кофе, передвигаясь с тележкой по проходу. Когда дошла очередь и до Дани, он по неопытности схватил подносик, протянутый стюардессой, вместо того, чтобы взять подрагивающий на нём пластиковый стакан, тем самым чуть не опрокинув всю конструкцию на колени. В ответ на свою неловкость он получил укоризненный взгляд соседки и понимающую, но чересчур профессиональную улыбку стюардессы. Даня залился краской, убрал ноутбук в сумку, от греха подальше, и открыл шторку окна.

Самолёт летел над ровной, как замёрзшее озеро, поверхностью облаков. От света уже ничем не стеснённого солнца облака были до того белыми, что хотелось зажмуриться. Между ними и самолётом висел в воздухе дымчатый след – видимо, от другого пролетевшего здесь самолёта. Интересно, давно ли он тут летел? Как долго мог этот след храниться в этом искрящемся на солнце безмолвии? След отмечал путь их соседа по небу, неизвестного им, путь этот уходил вдаль и терялся в нагромождении облаков. А они продолжали лететь свои путём, наверняка оставляя за собой такой же след.

Париж овладевал сердцем Дани постепенно. Он не врывался, круша всё на своём пути, не сбивал с ног, не оглушал взрывом цветов, звуков и запахов. Он не спеша, как деловитый муравей, точил дорогу вглубь его души и пробирался всё глубже и глубже. Кажется, Париж был всегда. Уже невозможно восстановить в памяти ту минуту, когда он впервые о нём услышал. Да и нет смысла вспоминать. Ведь тогда это был всего лишь очередной топоним в ряду других. Урок географии в школе: Лондон, Париж, Берлин, Рим. Пятно на политической карте – Франция. Не лучше и не хуже других пятен, все одинаково далёкие от школьного класса, доски в мыльных разводах и четвёртой парты в третьем ряду, деревьев во дворе и покатых крыш за окном. Всё это было настоящим, как и набухшая от дождя мостовая, тяжёлый портфель, режущий плечи, два светофора по пути домой и ни с чем не сравнимый запах парадной. Цветные же пятна на глянцевой бумаге могли волновать не более пятёрки за их знание.