Ирина Лиленко-Карелина - ЗОЖники. Иронический роман

«К ляду всех, – подумал Леха, положив трубку. – Не будет роли в кино – плюну и уйду». В это время звякнул мобильник:

– Але! Я могу услышать Алексея Чарского? – Незнакомый голос с незнакомого номера.

– Да, я слушаю.

– Здравствуйте, Алексей Михайлович! Меня зовут Наиля, я кастинг-директор сериала «Требуется портье». Мы хотели бы вас пригласить на пробы, вы сможете завтра?

– А что за роль? Прислали бы сценарий для начала, – важничал Леха. Настроение последних дней сделали его плохо сговорчивым.

– Конечно, пришлю, – ответила дама. – А роль главная.

– Звучит заманчиво, – сказал он, – но мы-то с вами знаем, что не всякая главная роль – главная.

Наиля хмыкнула.

– Соглашусь. В нашем случае это майор полиции, приехавший на отдых в загородный отель. В отеле происходит странная смерть, даже не сразу понятно, что это убийство. Наш майор настолько умен, этакий Пуаро, что сразу понял – дело нечисто, и начал расследование. В процессе у него появляется напарница – молодая приятная дама, случайно оказавшаяся то ли свидетелем, то ли участницей заварухи. Этакая мисс Марпл, но молодая. А еще там… – разогналась Наиля.

– Есть другой полицейский, этакий Коломбо, но трансвестит? – сострил Леха.

– А-ха-ха. Нет, никаких трансвеститов, только добротный интеллектуальный детектив, – заверила Наиля.

– Уже любопытно. Жду сценарий, место и время кастинга, – сказал Леха.

Взъерошенный матерью и собственными переживаниями, он с таким напряжением ждал этого звонка, что свершившийся факт ничего не изменил. Настроение было поганое, тем более что приглашение на кастинг еще не есть роль. Нужна сильная встряска, но сегодня он играет спектакль. Пора в театр.

От театра до жилища Юрловича полчаса езды плюс крючок еще на полчаса к дому Вали – кота покормить. За это время они почти не разговаривали, так, мелкие реплики по ходу. Валя продолжал самоедство, а Юрлович, пожалуй, впервые, задумался: а чего он лет пять или уже семь носится с этой неразумной парой «Валя плюс Тамара»? До переезда в Москву он редко вспоминал свою сестру, а ее семейство и подавно. С девочкой-племянницей виделся пару раз на бегу, дети его никогда не интересовали. Родня не вписывалась в его насыщенную событиями творческую жизнь, не говоря про личную, которая временами смахивала на глупый, но смешной водевиль. «С чего я вдруг привязался к ним как отец родной?» – спросил он себя и понял, что ответ в слове «отец». Оказывается, хочется быть отцом и наставником, время пришло, наверное. Он вспомнил, что в прошлом году как раз в эту пору его звали взять курс в училище (или как там теперь оно называется?), – забыл. «Надо наведаться к ректору. Может, не передумал еще».

Квартира Сергея Дмитриевича, огромная, но складно продуманная для себя лично, обволакивала гостей уютом. Валя, посетитель не редкий, каждый раз удивлялся ощущению, что пришел домой, где можно быть самим собой без дипломатии и политеса. Для хозяина ценность квартиры была еще и в том, что в соседнем доме располагался ресторан, приемлемый по меню и ценам. Сергей Дмитриевич включил свое обаяние и немедленно стал другом всего коллектива столь чудесного, а главное, нужного заведения. Для него сегодня заказать ужин на дом – снять телефонную трубку.

Бойкий парень приволок целый саквояж яств и ловко расставил их на свежей скатерти. На ужин было предложено меню типа «Дружба народов». Сначала жизнерадостная Адриатика в виде разноцветного греческого салата, после которого хозяин предложил по пятьдесят грамм отличной водки из вычурного старинного графина. Водку он сам настаивал на лимонных корочках. Выпили, и графин тут же вернулся в шкафчик, считавшийся баром. Далее шел настоящий грузинский харчо, в котором всего в меру: грецкий орех не подавляет нежную кислинку ткемали, а подыгрывает ей, создавая приятную композицию; чеснока немного, чтобы не убивал все блюдо своей вкусовой навязчивостью, а растворялся в горячем мясном бульоне, подчеркивая его наваристость. Завершалась трапеза котлетами из мозгов по-новгородски. Нежнейший продукт русской кухни легким перышком покрывал съеденное и выпитое.

«А мозги-то он заказал с воспитательным смыслом», – подумал Валя, но тему ущербности своих мозгов поднимать не стал, а спросил иное, всплывшее совсем случайно из каких-то глубин сознания:

– А скажи мне, Сей Дмитрич, почему театральных на старинную классику тянет? Дряхлую и примитивную, как наша уборщица. Если им ЗОЖ приспичило, так писали бы современную пьесу, зачем старинных разбойников притягивать за уши?

– Э-э-э, как ты воспринимаешь. Нет, друг Валико Зурабович, не так это. Во-первых, где ты возьмешь современных драматургов уровня Шиллера, Пушкина, Чехова? Чехов вообще отдельная статья. Вторым номером идет престиж, соревнование в оригинальности: взять то, что ставлено-переставлено в мире, и переиначить, чтобы критика «Ах!» – и в обморок, а зритель «Вау, мать вашу!» – и с букетами. К тому же актеры, ты и сам знаешь, не особо жалуют современную драматургию. Плоская она, однозначная, все дно на поверхности, как мелководье. Да и пророков в своем и не в своем отечестве нет, как принято в человеческой среде. Вот умрет гений, тогда его и прочувствуют лет через пятьдесят, как Булгакова, например. А самое главное, они же как, суки, писали! Если выбрать правильный угол зрения – современнее не придумаешь. Классики, если разобраться, современнее ныне живущих и пишущих.

Валя возмутился:

– Ну ты завернул! А скажи мне, что современного в «Евгении Онегине»? Такого сейчас вообще быть не может.

– Не видишь ты главного. Сделать из Онегина современную историю – как два пальца… Слушай. Есть мальчик-мажор Евгений, Женя. У него папа – олигарх, мама – пофиг кто. Женя тусит в Питере, прогуливает папенькины денежки, крутит с девицами, танцует по клубам. В одном из клубов случается драка, неожиданно кто-то сует Жене в руку травмат, и Женя ранит в ногу известного продюсера. Папенька скандал утрясает, но гневается по-взрослому и говорит сыну человеческим голосом: «Вот что, козел, нефиг деньги мои прогуливать, зарабатывай свои. Для начала отправишься в Крым к своей бабке, у нее дом с садом и виноградник, будешь ей по хозяйству помогать». Евгений плюет себе в бороду, папаше под ноги и отваливает, денег-то у него других нет. Втайне он надеется, что в Крыму тоже люди и они разные, можно найти компашку, чтобы жить, как в Питере, жизнью повесы и кутилы. Но хрена лысого. Бабкина усадьба в горах на диком отшибе, хозяйство у нее – туева хуча гектаров земли, где в основном виноградник, и пахоты там немерено. Папаша кредитки отобрал, оставил мелочевку. Из всех развлечений – два коттеджа по соседству, такие же сельские виноградари. В одном доме живет мужик с сыном Владимиром, примерно того же возраста, что и Женя, в другом – папа, мама и две дочери, Ольга и Татьяна. Евгений с Владимиром слегка подруживает, но троллит. Его забавляет провинциальный романтизм, незнание столичной жизни, искусственное, как ему кажется, обожание Ольги. Но вместе с Вовой он начинает ходить в дом Лариных.