Борис Алексеев - Ильинский волнорез. О человеческом беспокойстве…

– Что ж тут не понять, – ухмыльнулся Нестор, – тут надо свою, надёжную лестницу срубить и Егора твоего проведать, а как по-другому?

– Ну так помоги, брат Нестор, если можешь! – Степан сбился с этикета.

– Без базара. Есть у меня в Москве кентуха. Надо ль?

– Надо! Пробей сейчас: Егор, художник, короче, мазила.

Старичок остановил машину, вышел и стал звонить по мобильнику. Минут пять он говорил, через слово переходя на блатную феню. Наконец разговор был закончен.

– Сложно. Брендят, гопник этот Сергей и беспредельщик. Небось Егору твоему душняк постелил.

Нестор сильно шепелявил, но Степан понял главное – дело дрянь.

– Я заплачу.

– Не пыли! У тебя на лбу малява писана: «Денег нет и не будет».

Нестор стал серьёзен.

– Чую, мужики вы не бумажные. Слухайте меня сюда, – он снова достал мобильник, – по прилёту наберёте вот это, – Нестор нашёл в поисковике нужную страницу и чиркнул на записном листочке номерок. Это Голубь, да, так и зовут – Голубь. Он уже в курсе. Слухайте его. Успеете – будете первыми.

Такси подкатило к зданию аэровокзала. Нестор вышел из машины.

– Паспорта.

Степан подал свой паспорт и временное удостоверение Порфира. Нестор, взглянув на удостоверение, хмыкнул «ну-ну» и исчез за служебной дверью. Через десять минут он вернулся в зал ожидания.

– Вот ваши ксивы. Всё зарегистрировано. Полетайте. Штой-то греет меня ваш Егор, отроду такого не значилось!

Он обнял Степана, потом Порфирия. Тиская старческими ручонками Порфира, Нестор шепнул ему: «Прибереги огольца. Резвый больно, тут надо без спешки».

Часть 3. Москва златоглавая

Самолёт приземлился в Домодедово. Наши друзья покинули здание аэропорта и направились на железнодорожную станцию. Новенькая электричка ожидала пассажиров, гостеприимно распахнув двери вагонов. Степан и Порфирий вошли и присели у окошка. Стёпа достал мобильник.

– Здравствуйте, могу я слышать Голубя?

Лицо Степана выглядело спокойным и сосредоточенным, в то время как Порфирий нетерпеливо ёрзал на своём месте и совершенно не знал, куда ему следует хоть на время положить руки.

– Меня зовут Степан. Ваш телефон дал мне… Да-да, я понял. Нет, не один, нас двое. Готовы прямо сегодня. Конечно! Я запоминаю. Лады, в восемь будем. До встречи.

– Ну что? – спросил истомившийся Порфир.

– Сейчас едем ко мне, бросаем вещи и дуем на Шаболовку к восьми часам. Это недалеко от квартиры Егора. Стрелка там, понимаешь?

– Какая стрелка?

– Э-э, да что ты в Москве четырнадцать лет делал, ума не приложу. Русский язык толком выучить не удосужился, сибирячок!

– Да ну тебя! – Порфир откинулся на спинку вагонной сидушки и закрыл глаза.

– Ты посиди, я выйду покурить, – улыбнулся Стёпа и, зная, что Порфирий не переносит табачный дым, направился в дальний конец вагона.

В это самое время в вагон вошли два интеллигентных мужчины. У одного в руках был небольшой чемоданчик, у другого – новенький кейс. Они присели неподалёку от Порфирия. Посидев в молчании пару минут, один из них открыл чемодан и стал перебирать вещи. Вдруг его лицо исказилось недовольной гримасой.

– Ну что ты будешь делать! Попросил жену положить карту Москвы, а она запихнула мне игральные карты. Вот дурёха!

Он посмотрел на своего попутчика.

– Ну, раз такое дело, сыграем разок?

– Я не против, – благодушно ответил тот.

Первый обернулся в сторону Порфира:

– А вы, любезный, не хотели бы составить нам компанию в картишки? Втроём оно как-то интересней.

– Я не умею, – спокойно ответил Порфирий.

– Не беда! – усмехнулся первый. – Тут важно везение. Игра – дело простое!

– Нет-нет, я не буду, – стал отнекиваться Порфир.

– Зря, милостивый государь, зря! Приятно проведём время, на копеечку сыграем. Глядишь, приедете с прибавочкой! Ну?

– Ну, если только разок… – неуверенно промямлил Порфир.

– Разок, конечно, разок! Игра – дело добровольное: хочешь – сел, а хочешь – встал! – захохотал мужчина, раскладывая карты на крышке чемодана. – Подсаживайтесь!

Порфирий грузно поднялся со своего места и подсел к чемодану. Мужчина начал сдавать карты.

Вернулся Степан и увидел своего товарища за «карточным столом».

– Так, – Степан принял грозный вид, – что всё это значит?

– Я… я хотел попробовать… – залепетал Порфир, заливаясь краской стыда.

– А вам, собственно, что угодно? – спросил Степана мужчина с кейсом.

– А вам, собственно, какое дело до моих угодий? – ответил Стёпа, приподнимая Порфира. – Пойдём, дорогой, зачем нам чужие деньги, свои девать некуда.

Мужчина, сдававший карты, бросил колоду на чемодан и, придерживая Порфира, вызывающе крикнул Степану:

– Гражданин, идите своей дорогой!

– А ты меня на горло не бери, – спокойно ответил Стёпа, отводя Порфира в сторону, – неча тут фуфло задвигать, не в катране.

Несколько специальных терминов, озвученных Степаном, произвели на обоих мужчин магическое действие. Не говоря ни слова, они собрали карты, встали и направились к выходу. Порфирий озадаченно проводил их глазами. Не совсем понимая, что происходит и почему они ушли, он вышел в тамбур и через минуту вернулся.

– Стёпа, они пошли обратно в аэропорт… Они же хотели ехать в Москву?

– Порфирушка, хочешь, я открою тебе страшную тайну? Это были обыкновенные карточные шулера. Слава Богу, ты всё быстро понял и отказался от игры.

– Ну да, так оно и было… Слушай, а что ты им сказал?

– А я им сказал: «Любовь нас познакомила, любовь и развела».

– Это что, песня такая?

– Ну да, куплет для посвящённых.

– А-а…

Часть 4. Валентина

Друзья оставили вещи в прихожей на попечение Пульхерии Модестовны (она первая выглянула на шум) и поспешили на Шаболовку. Выйдя из метро, они направились по указанному адресу. Каково же было их удивление, когда под номером 21 перед ними предстал не барак и не кафешка типа «Сам пришёл», но статный узорчатый храм святой живоначальной Троицы.

– «Войдёшь, спросишь Ираклия», – процитировал по памяти Степан разговор с Голубем, – идём, Порфир, дорожку знатную нам постелили.

Они поднялись по ступеням и вошли в притвор храма.

– Ого! – заметил Степан. – Толстота-то какая!

Действительно, интерьер храма чуть поддавливал входящих тяжеловесностью архитектурных деталей и невероятной толщиной стен. В советское время храм был закрыт, разорён и только недавно передан церкви. Обшарпанные стены со следами недавней выченки на участках «атеистических поновлений», свежая кладка огромного шатра над четвериком говорили о капитальных реставрационных работах, проводимых новоявленной церковной властью.

– Эх, Егора бы сюда! – мечтательно вздохнул Степан, оглядывая возрождающийся интерьер.