Елена Ликанова - Я тебя никогда не покину

На кухне появился Васька с початой бутылкой какого-то зелья в руках. «Ну что, за знакомство?» – сказал он, нетвёрдой походкой продвигаясь к столу. В это время с подоконника то ли сбитый неловкой рукой, то ли оттого, что стоял недостаточно надёжно, рухнул горшок с большим лопухом и разбился вдребезги. «Ой, ты, мать честная, – дёрнулся Васька, – Любимый лопух тёти Сони! И как же это я так, а? Вроде, аккуратно шёл, по струне. Я сейчас уберу, ты сиди», – и направился за веником куда-то вглубь коридора. «Семёныч пытался покончить с собой, Семёныч… – зашелестело вокруг, – Нервы не выдержали у старика…» Шум разрастался, накатывая сплошной волной. Мошка прижал уши к голове, а голову втянул в плечи, но это не помогло. Тогда он подпрыгнул несколько раз на своей табуретке, а потом сорвался и пулей вылетел на улицу. Некоторое время Мошка бежал, не разбирая дороги, через какие-то кусты и гаражи. И остановился только тогда, когда в поле его зрения возникло что-то более или менее знакомое по очертаниям – а было это не что иное, как гриб – не настоящий, естественно, а деревянный – грибок-зонтик над детской песочницей.

Мошка остановился и устало опустился на край песочницы, посидел так с минуту, покрехтывая и оглаживая бородёнку, да так и прилёг, засыпая на деревянном бортике. «Эй, дед! Ты чего тут разлёгся?» «А? Что?» – не понял спросонья Мошка. Уже было светло – солнце светило вовсю. «Поднимайся, поднимайся, говорю! Тут нельзя спать, тут детское учреждение – сад».

Мошка принял сидячее положение и окончательно разлепил глазки – перед ним возвышался дядька весь в синем с круглым румяным лицом, на котором имелись усы. «Старший сержант Чарвоненко, – представился синий, – Позвольте ваши документы». Дед Мошка скукожился чуток, но не стал особо размышлять на тему – что это такое – документы, поскольку у него вообще ничего с собой не было. «Нету, значит, документов», – уточнил синий. «Получается, что так», – подтвердил Мошка. «Тогда пройдёмте в отделение». Мошка покорно встал и поплёлся за синим.

В отделении завтракали и травили анекдоты, а также делились случаями, имевшими место быть в ночное дежурство. «Представляешь, – рассказывал один тощий парнишка другому, постарше и посолиднее, – вызвала меня одна бабулька, говорит, мол, сосед у неё жулик. Я спрашиваю – „Он, что, у вас украл что-нибудь?“ Она отвечает: „Нет, он не у меня, у государства украл. Он по ночам с сахарозавода сахар ворует“. Я говорю: „Вы его что, застукали за этим занятием, что ли? Откуда знаете?“ А она: „Разрешите показать Вам всё с наблюдательного поста“. Ладно, вышли мы на балкон, – а балкон этого соседа рядом, через стенку. Вдруг, вижу, с него взлетает туча. Приглядываюсь, а это не туча, это целый рой пчёл. „Видите, – бабка говорит, – на сахарозавод полетели. И так каждую ночь. А потом сахар в мёд перегоняют – и всё шито-крыто. Представляете, сколько он убытков заводу нанёс за год?“ Что мне было делать? Не арестовывать же пчёл! Сделал им на первый раз строгое предупреждение».

«Эй, Чарвоненко, кто это с тобой? – всполошились тут все, как только Мошка с милиционером появились на пороге, – Опять бомжуют на твоём участке?» Кое-кто поднялся, чтобы подойти поближе и рассмотреть чудного деда. Тот наивно улыбался и подмаргивал рыжими глазками. «Ой, новенький! – послышалось вдруг из левого угла визгливое женское хихиканье, – Да какой милашка! Волосы до попы, что, архиерей, что ли, какой?» Мошка повернулся в ту сторону, откуда неслись реплики, и увидел железную клетку, а в ней трёх девиц с ярко раскрашенными лицами. И очень весёлых. «Странные порядки в городе, – поразился Мошка, – цветы в доме в горшках растут, кикиморы вместо того, чтоб в болоте нежиться, в клетке томятся…» «Э! Э! Дед! Какие такие кикиморы? Это кто здесь кикимора?» – взвилась одна из обитательниц клетки. «Ты тут не выражайся, – вмешался Чарвоненко, – Не в лесу, всё ж таки, находишься. Садись на табурет. Будем протокол составлять». Мошка покорно опустился на табурет напротив стола, за которым восседал синий.

– Фамилия, имя, отчество.

– Что? – не понял Мошка.

– Зовут как? – уточнил Чарвоненко.

– А-а-а… Мошка… То есть, Тимофей.

– Работаем кем?

– Так лесовиком, стало быть, работаем. Соблюдаем, так сказать, порядок и всякое такое.

– Лесничий, значит.

– Ну, лесовик я, то есть, хозяин леса…

– Что делаем в городе?

– Так ведь кикимора-то… Послала кикимора-то за сахаром.

– Это что? Я же просил – не выражаться. Вы о ком? Жена, что ль, ваша?

– Подруга, стало быть.

– Ясно. Гражданский брак.

– Как Вы говорите?

– Слушай, дед, а что у тебя волосы такие длинные? Ты что, хиппи, что ли?

– Волосы? Так ить растут. А когда живёшь в лесу…

– Значит, всё-таки, БОМЖ!

– …да ещё сидишь весь день на пеньке… – продолжал Мошка.

– Вдобавок, ещё и наркоман! Нет, вы послушайте! – восторгался Чарвоненко, – Коноплю знаю, мак тоже, но вот чтоб сидеть на пеньке! Это что-то новенькое!

– …волосяной покров необходим, – закончил свою мысль лесовичок.

– Для чего?

– Для тепла, знамо дело.

– Вот с этого всё и начинается, вся преступная деятельность – накурятся, нанюхаются пеньки разной да конопли и начинают совершать противоправные действия, – констатировал Чарвоненко, – Прочитайте протокол и распишитесь!

– Что будем делать с ним? – кивнул тощий в сторону деда.

«Давайте его к нам, мальчики? – завыли девицы из клетки, – Уж мы его приголубим». «Я что, по вашему, сатрап какой, изверг роду человеческого? Да я бы вам и пса бездомного, не то, что человека, не доверил. Дадим ему статус беженца и пусть себе катится на все четыре стороны». «А-а-а… нельзя мне вместо этого статуса взять сахару, ну, того, что кикимора моя просила…, а?», – скромно поинтересовался Мошка. «Ишь ты, какой ушлый дед попался. Ему статус беженца дают, а он ломается! У нас тут люди годами ждут такой манны небесной! Томятся в застенках, понимаешь!» – разъярился неожиданно тощий, схватил Мошку за шиворот костлявой рукой и вышвырнул его вон.

Мошка летел. Летел по небу. Летел быстро, но с оглядкой, успевая увернуться от встречных самолётов и птиц.

А внизу развернулась Земля со всею своей сказочной красотой! Какая она была хорошенькая в этот утренний час! «Как ребёночек!» – подумал Мошка. На этой мысли он стал вдруг резко терять высоту и снижаться над лесом. Снижался, снижался и… шлёпнулся… прямо в болото.

«Ой, что это?» – высунулась тут из тины сонная ничего не понимающая кикимора. «Кикимора! Родная! – завопил дед Мошка как ненормальный, – Ты ж моя красавица! Самая кикимористая из всех кикимор! Я тебя обожаю!»

«Я люблю тебя, как Солнце любит Землю и цветы!» – заголосил Мошка утренним петухом и стиснул кикимору своими мохнатыми лапами так, что у неё всё забулькало внутри.