Константин Зарубин - Не люби меня осторожно. Рассказы и повести. 1999-2007

Ленка проснулась без двенадцати одиннадцать. Её правая кисть затекла, и несколько минут Ленка беспорядочно скребла пальцами простыню. Потом она встала, надела лёгкое летнее платье, сходила в туалет, умылась. В прихожей открылась дверь. Доброе утро, мама! крикнула Леся и обняла Ленкины ноги. Ленка села; Леся забралась к ней на колени и затараторила о том, как они с бабушкой видели, как лошадка лягнула дядю. Дядя, судя по всему, был одним из местных алкоголиков. Ленкина мама смотрела на внучку умилёнными глазами и время от времени комментировала её слова. Ленка смеялась. Потом мама дала ей кружку холодного молока и кусок пирога. Леся слезла с её коленей и снова убежала во двор. Солнца не было, как и вчера; синоптики всё-таки оказались правы. Мама сказала, что решила ещё на год остаться на работе. Как тебе лучше, мам, сказала Ленка. Ты-то собираешься куда-нибудь устраиваться? спросила мама. Да, знакомые предлагают одно хорошее место. Наверно, с сентября начну. Потом мама стала расспрашивать про вчерашнее. Ленка нехотя отвечала. А с Костей? спросила мама. Что у вас такое случилось? Почему ты решила, что у нас что-то случилось? сказала Ленка. Просто мы вчера устали. Очень. Она вымыла кружку и поставила её в сушилку.

Я скатился с дивана и шлёпнулся на пол. Я разбил нос и оставил на линолеуме несколько красных клякс. Я прокусил губу, сжался в комок и стал тихонько выть.

Я видел её глазами, слышал её ушами, чувствовал её кожей. Когда-то я мечтал об этом; теперь невероятное произошло, и я показался себе последней свиньёй. Но это было не самое страшное. Я мог запросто справиться со своей совестью, но мне больше не удавалось отделаться от Ленкиных ощущений. Моё сознание превратилось в кашу и болезненно металось из тела в тело, из одной вселенной в другую. Надо что-то делать, подумал я, переходя с воя на крик, и на четвереньках пополз в ванную. По пути я расправился с различными заманчивыми мыслями о вскрытии вен, и мне осталось только скрючиться под ледяным артезианским душем. Это помогло, но совсем немного. Я стал биться головой о стенки ванны, разодрал щеку об остатки мыльницы, прикрученные к стене, и ещё раз разбил нос. Потом я поднялся на ноги, попытался удавить себя душем, потом передумал, разбил кулаком стеклянную полочку у зеркала, оттолкнулся от стены, ударился боком о край раковины, рухнул на плиточный пол и потерял сознание.

2

На её лице было выражение тринадцатилетней давности. Когда я первый раз заметил это лицо, когда это лицо первый раз пристально посмотрело в мою сторону, оно выглядело точно так же. У него были такие же широко распахнутые глаза и такой же наклон на десять градусов вправо. На этом лице так же не было улыбки, вежливого любопытства или скуки. Только осторожность и недоверие.

Разница заключалась в цвете волос и отчётливости изображения.

Когда Ленка убедилась, что я вижу и понимаю, она помогла мне встать. Потом ей пришлось помогать мне стоять.

– Лучше не смотри в зеркало, – предупредила она.

– Как ты вошла?

– Ты не закрыл дверь.

Общими усилиями мы смыли с меня кровь, вытерли меня полотенцем, привели в комнату и стали смазывать йодом и заклеивать пластырем.

– Откуда здесь аптечка?

– Я принесла с собой.

– …Ты уже приходила?

Ленка не ответила. Мы перешли к выковыриванию кусочков стекла из моего локтя. Было не очень приятно.

– Что ты дрожишь? – спросил я.

Ленка замерла.

– Тебе больно, – прошептала она.

В следующее мгновение я второй раз в жизни увидел, как она плачет.

Трясущейся рукой я вытащил последний осколок из своего локтя и положил его к остальным – в обрывок бинта.

– Когда ты это почувствовала?

– Ты разбил нос. Кажется, об пол, да? Потом залез под душ… Что с тобой случилось? Что с нами случилось? Почему, Костя?

Всхлипывая, Ленка намазала мой локоть йодом, и я налепил туда два квадратика пластыря.

– У тебя сотрясение мозга, – Ленка смахнула слёзы измазанной в йоде рукой. На её лице остались коричневые разводы.

– Ты уверена?

– Ага. У меня было два раза в детстве. Так же в ушах звенит. И тошнит. Ну, ты-то с чего плачешь?

– Это ты плачешь. А я за компанию. Автоматически.

– Сходи, пусть тебя вырвет.

– А тебя не вырвет?

– Попробую удержаться.

Она удержалась. Я почистил зубы, обмотал голову мокрым полотенцем и оделся. Её припухшие глаза следили за мной. Ей казалось, что она видит меня в первый раз.

– Какой ты смешной. Весь в пластыре, и тюрбан на голове.

– А ты замарашка, – я подошёл к ней и влажной рукой частично стёр йод с её лица.

– Сколько у тебя всего болит, – задумчиво произнесла Ленка.

– Зато твой зуб совсем прошёл.

– Огромное утешение. Ты ребро не сломал, случайно?

Я пощупал свой бок сквозь футболку, не отводя взгляда от её лица.

– Ты хочешь меня, – удивлённо сказала Ленка.

– Тебя это удивляет? Я…

– Только не говори, что ты всегда это делаешь.

– А я и не буду ничего такого говорить. У меня уже не та возрастная категория.

– Ишь ты, просто дедушка какой-то.

– Это подростки думают про это каждые восемь минут. Я уже так не могу. Я – всего лишь каждые девять. С несотрясённым мозгом. В нерабочие дни.

– А в рабочие?

– А в рабочие я думаю только о благополучии родной фирмы. Как всякий истинный японец. У тебя, кстати, левая грудь чешется. Можно, я почешу?…

Ленка наконец-то улыбнулась.

– Слушай, японец. Ты в курсе, что мы не одни такие?

– То есть?… Откуда ты знаешь?

– По выборгскому радио говорили, пока я искала аптечку. Сначала сказали в новостях, что в Финляндии люди обращаются в больницы и в полицию, десятками. Рассказывают про то же, что у нас с тобой. И про последствия тоже говорили. Один голубой из Хельсинки задушил своего партнёра. Из ревности. Почувствовал, что тот неравнодушен к другим. Сам пришёл в полицию и сознался. Про нашу шведку тоже говорили. Её увезли в Финляндию, вместе с трупом. Ещё сказали, что в сети уже вагон информации про это всё… Потом народ стал звонить на радио, после новостей. При мне двое позвонили. Ди-джей останавливал музыку и пускал их в эфир. Такие истории, ты бы слышал. Я стояла с аптечкой посреди комнаты и слушала…

Она помолчала секунд пять. Я ждал продолжения.

– Знаешь… Знаешь, когда ты был без сознания, это было… Было очень странно. Словно… Словно что-то выключилось внутри, и оно стоит там, ничего не делает, не двигается. И мешает. Мешает очень сильно. Такая громадина внутри. Тяжёлая. Как телевизор. Огромный такой выключенный телевизор… Чего ты на меня так уставился?

– Телевизор.

Я чихнул и включил телевизор.

2

Ко второй половине дня небо, как и было обещано, очистилось от туч, и на улицах Выборга почти не осталось пешеходов. Повсюду крутились такси. Заботливые хозяева перестраховывались: вылавливали и растаскивали по квартирам своих котов, которые пытались дремать на долгожданном солнышке. Коты любили дремать на солнце ещё тысячи лет назад. Настало время их перевоспитывать.