Вага Вельская - Хроника Лёлькиных аллюзий

А тут ещё перед Новым годом уговорили её поездить на машине в образе Снегурочки с Дедом Морозом, басистом из хора радио, по адресам сотрудников. Целую неделю каждый вечер она пропадала вне дома, разъезжая с шальным, поддавшим коллегой, который говорил смачным низким клокочущим басом, врывался в дома с грохотом, пугавшим малышей, прятавшихся от него по углам, под кроватями или за спинами родных. Лёлька предложила поменять план сценария – первая заходила в дом Снегурочка, общалась с детьми, настраивая их на волшебную встречу с Дедом Морозом, которого при встрече держала на определённой дистанции от малышей. И только благодаря Лёлькиному чуткому общению с детьми на интуитивном уровне, её неожиданным психологическим приёмам и знакам, отвлекающим внимание, у них получалось выполнить свою основную задачу – вручить детворе долгожданные подарки, судорожно всунутые родителями в «волшебный» мешок в прихожей. После чего распаренный горячительными напитками, по-настоящему тающий, со стекающими по загримированному лицу каплями пота, Дед Мороз, выпивал свои очередные сто грамм за закрытыми дверями кухни. Заваливаясь в автомобиль, с каждым разом ненароком он садился всё ближе и ближе к напряжённой Снегурочке, дыша на неё омерзительным многодневным перегаром. Посетив последний адрес недельного вояжа, он скинул своё морозовское обличье перед машиной, запел на всю ивановскую густым басом арию Мефистофеля «Люди гибнут за металл…» и с трудом засунул своё, переполненное алкоголем, тело в автомобиль, при этом зачем-то сняв сапоги. Пыхтя как паровоз и источая вонь от потных ног, он, как само собой разумеющееся, подмял под себя Снегурку, уже ожидавшую нечто подобное и приготовившуюся дать достойный отпор. Лёлька уткнулась руками в его мокрую физиономию, сорвав при этом приклеенные усы, и залепила неожиданную громкую пощёчину, после которой он мгновенно обмяк и захрапел у неё на плече. Водитель хохотал, вызвав и у неё спасительный смех и мгновенно улучшив настроение.

Через какое-то время ей неожиданно предложили стать участницей делегации из директоров заводов и партийных работников от Ленинграда, направленных для нормализации отношений с Чехословакией после событий «Пражской весны» 1968 года. Для членов делегации поездка была бесплатной. От радиокомитета, как оказалось, требовалось дать пару молоденьких симпатичных девушек невызывающего вида, для разбавления светлыми оттенками легкокрылой молодости мрачноватой группы солидных в чёрных костюмах руководителей-хозяйственников небольших заводов и фабрик Ленинграда и области. Претендентки рассматривались в кабинете председателя Комитета Лапина при закрытых дверях. Лёлька, не разбирающаяся в политике и не читающая газет, узнающая случайные официальные известия о событиях в стране, мгновенно улетающие из её памяти, по радио и телевидению, была удивлена. Но на таких условиях, при мизерных семейных доходах, отказаться от путешествия, манящего неоновым сиянием фильма «Огни большого города», было невозможно. Лёльку причислили к скромным и невызывающим молодым особам, на фоне тех, кто порой вульгарно сверкал яркими красками в коридорах Радиокомитета. Она часто слышала в буфете и кулуарах возмущённые голоса актрис, певцов, актёров и режиссёров. Многие готовящиеся передачи отменялись, подвергались тщательной проверке на предмет идеологической чистоты. В прямом эфире был прекращён показ Клуба весёлых и находчивых, снята с эфира популярнейшая программа «Кинопанорама» с ведущим Алексеем Каплером.

Лапин ввёл систему запретов. К примеру, не разрешалось появляться на экране телевизора людям с бородами. Мужчинам-ведущим было запрещено выходить в эфир без галстука и пиджака. Женщинам не разрешалось носить брюки. Лапин запретил показывать по ТВ крупным планом певицу Аллу Пугачёву, поющую в микрофон, так как счёл это напоминающим оральный секс. Интересно, где он мог это видеть. Однажды на Лёлиных глазах при входе в Радиокомитет постовые милиционеры не впускала певицу, опаздывающую на запись в студию, так как она была одета в брючный кримпленовый костюм, мечту всех женщин страны. Разгневанная певица была в отчаянии: «А без брюк меня пропустите?!» – с вызовом спросила она. «Пропустим. Без брюк можно», – дружно ответили они. Она тут же сняла с себя брюки, перекинула через плечо и гордо прошла в Комитет в пиджаке еле-еле прикрывающим её обворожительные бедра, выставив на обозрение стройные женские ноги в безупречных импортных колготках. Милиционеры не могли оторваться от её ног, пока они не исчезли из их поля зрения. Лёлька шла за ней, с восторгом наблюдая, как она проходила по коридору, размахивая брюками словно флагом, повторяя каждому встречному: «В штанах входить нельзя, а без штанов – пожалуйста! Да здравствует советская демократия!» Годы «оттепели» растворялись в новом времени жёсткой цензуры, запретов, пахнущих самодурством и двуличием непотопляемой номенклатуры.

В Чехословакию Лёльку собирали всем немногочисленным женским коллективом фонотеки вскладчину. Подобрали достойный деловой костюмчик от одной коллеги, вечернее платье – от другой, сумочку – от третьей, не позабыв всучить складной нарядный японский зонтик. Продумали шарфики, аксессуары, косметику. Дали советы на все случаи жизни. Дома особых восторгов со стороны Павла не наблюдалось, более того, он будто задумался о чём-то, осторожно поглядывая на порхающую от радости Лёльку.

Все мужчины делегации были на одно лицо, с одинаковыми хмурыми выражениями, одного солидного возраста и разъевшегося телосложения, в одинаковых чёрных костюмах и плащах, с отпечатками несмываемого достоинства бессменных руководителей. Две молоденькие особы, побаивающиеся рот открыть в их присутствии, при всём желании не могли смягчить своим щебетанием такую тяжёлую артиллерию, не замечавшую их в упор.

Зато при приезде в Чехословакию, при встрече делегации основное внимание почему-то уделялось им, девчонкам, которые искренне восторгались всему и удивлялись, как дети, новой жизни, представшей перед ними волшебным сном. Каждый рабочий день, начинающийся в шесть утра, они посещали фабрику или завод. Это было непривычно и утомляло сонных русских. Зато работники во второй половине дня были свободны. Все магазины работали до шести вечера, а с девяти вечера жизнь в городах погружалась в сон. Только будучи в Чехословакии, Лёля невольно начала вникать в царившую тогда, сложную политическую обстановку, открывала для себя тайные завесы истинных событий.

Побывав на приёме в одном из небольших заводиков, на утро им сообщили, что в качестве протеста против приёма русских там подожгли административный корпус с вывешенным красным флагом. На другой фабрике во время торжественного обеда в фабричной столовой, кто-то бросил в окно камнем, и их срочно вывезли в гостиницу. Вечерние прогулки по городу были не рекомендованы, более того предупредили, чтобы никто не говорил на улицах по-русски. За это могли побить и даже убить. Лёльку эти опасности только притягивали, маня острыми ощущениями. Как только по вечерам солидные директора после деловых встреч группой отъезжали на культурный отдых – в основном в бары со стриптизом, Лёля с подружкой тихо выходили из гостиницы и, очарованные красотой знаменитого средневекового Карлова моста через реку Влтаву с освещённой в ночи скульптурной галереей из тридцати статуй чешских святых, отправлялись по нему на пешую прогулку по Праге. Бродили по ярким проспектам, запоминая дорогу обратно, молча взирали на волшебные витрины, над которыми взмывала в небо подсвеченная готика, от которой кружилась голова. Обратно шли так же по мосту, стараясь незаметно прикасаться к освещённым скульптурам руками, считая каждый шаг здесь подарком судьбы. Несколько лет Лёле снилась Прага со святыми на Карловом мосту.