Ольга Демидюк - Письма Василиссы

Бабушка стала рассказывать, что они выгуливают кота два раза в день, утром и вечером. Эти прогулки невозможно пропустить, кот карабкается на куртку и висит на ней, пока его не возьмут с собой.

Я потом их возле этого магазина видела. Действительно так гуляют, дед держится за палочку, бабушка за деда, а кот торчит усами из куртки. Ходят так втроем и встречают весну.

***

Город украшен цветными зонтами и тюльпанами. Если выйти на улицу и идти быстро-быстро, под стук ботинок, ритмично просыпается радость. Как только сбрасываешь зимний пуховик, становишься меньше на несколько лет. А внутри само собой появляется это чувство. Когда тебе легко и интересно просто так.

Эта весна мне ничего не обещала. А я вхожу в нее, втекаю, впадаю открытая и живая. В груди пульсирует ощущение, что за каждым поворотом ждут чудеса.

Как в детстве, когда в песочнице при гуле самолета в небе бросались формочки и задирались головы вверх. И все стояли с открытыми ртами, пока не рассеивался в небе белый пушистый след. Потому что самолет в небе – это чудо. И каждый воображал, что пилот ему помахал или даже подмигнул, весело подкрутив усы.

Как в студенчестве, когда влюблялись каждую весну и не строили никаких планов. Когда было слишком много алкоголя, караоке с дешевыми колонками в общежитии, сожалений и глупостей. И так же много уверенности, что впереди широкое море и бескрайний небосвод.

Когда лишаешься в жизни привычных прочных опор, все, за что ты можешь держаться, – тоненькая ниточка. Ниточка клубка, который каждому из нас вверили по умолчанию. Голос души. Шепот. Чутье, которое рождается где-то между ребрами, жжет там тепло и осторожно. Зовет в путь. Светит лучом в темноту.

Этот клубок ниток каждый держит в своих руках сам. Никому его отдавать нельзя, тогда все волшебство рухнет, исчезнет. И видишь эту нить только ты. Так придумано, что никто другой ее видеть не может. Некоторые говорят, что знают, куда твоя ниточка ведет, но это не так. Держи крепко свой клубок. Его нить прочнее семи канатов.

…Когда я лишилась привычных опор в своей жизни, мне казалось, что я иду в дремучий лес. Я шла за невидимой другими нитью.

Как оказалось, в свою весну.

Этим утром под пасмурным и строгим небом нервно кружили громкие вороны. Из куполов собора звенела утренняя служба. А мы с Наташей согревались в кафе горячим шоколадом и говорили о важном.

Неожиданно в наш разговор вошел другой человек. Этот человек именно вошел, потому что мы говорили о таком сокровенном, как будто сидели не в кафе, а на кухне теплой квартиры или на деревянных ступеньках крыльца летней дачи под крупными звездами. А тут вошел человек и попросил два рубля, чтобы купить себе покушать. И сразу очень сильно захотелось, чтобы он ушел. Потому что мы тут сидим на даче под звездами, а он нам все портит своим неопрятным видом и запахом перегара.

– Извините, у нас денег нет.

– Пожалуйста, мне хочется немного поесть.

Наташа протянула ему монету и строго спросила:

– Вы точно поесть купите?

– Да.

И человек пошел к витрине с пирожными. А мы разговаривать сразу перестали. Смотрим на него и друг другу хмыкаем: «Ага, небось проклинает нас, что мы вот так смотрим ему вслед. Так бы купил себе водки».

Сидим и не спускаем с него глаз. Готовимся его проучить. А человек рассчитался и стал нам улыбаться. Несет пирожное на тарелочке, поднимает его вверх, чтоб мы как следует разглядели, что он нас не обманул. Говорит нам вслух: «Любимое!» Садится рядом с нами за соседний столик. Откусывает пирожное. Поворачивает тарелочку, чтобы мы видели начинку: «Со сгущенкой!»

– Ага, – равнодушничаем мы.

– Я такое пирожное люблю с самого детства, еще когда в детдоме был и интернате.

И мы еще пытались вернуться на то крыльцо, где были с Наташкой только вдвоем. Но не смогли. Сами не заметили, в какой момент на этом крыльце нас оказалось трое. И вот мы сидим там на ступеньках и слушаем рассказ этого человека. Как он помнит лето, когда каштаны цвели дважды. Как однажды он спас двух девочек, которые по пьяни полезли купаться. Он показывал нам, как нужно держать человека, которого спасаешь. Как его нужно захватывать. Как еще одну девочку он спас в реке под Брестом, как она зацепилась плавками за корягу. И как родители его потом благодарили, и совали ему деньги, а он говорил, чтобы деньги они убрали, оставили для этой девочки. А он просто выпьет сто грамм. И как потом эта девочка его случайно встретила в городе, называла крестным отцом и плакала. А он не знал, что сказать ей в ответ. И поэтому молчал. И думал про себя: «Просто живи, девочка, живи».

А я смотрела в его голубые глаза на морщинистом лице. И думала только о том, как мне стыдно. Господи, как стыдно. Можно ведь сколько угодно говорить о любви к людям, о сострадании к ним, а вот так вот встретишься лицом к лицу с чужой жизнью, чужой историей и болью – и сразу же его осудишь, с первого взгляда, не дашь человеку никакого шанса. Решишь, что все тут понятно, пусть бросит пить, найдет работу, сходит в театр. И вот тогда уже ко мне подходит. И, может быть, тогда я оглянусь на его голос.

Он нам еще о многом рассказывал, о том, как жил в монастыре, как его забирали в милицию. А потом вдруг опомнился, что девушкам нужно говорить только приятное. И сразу же исправился. Повернулся к Наташке:

– Я, конечно, извиняюсь, но, если бы вы были в моих годах, я бы на вас женился. Вы очень похожи на мою бывшую подругу, она замуж за другого вышла, дура… обещала же, что выйдет за меня…

А потом разошелся совсем, стал гусарничать, говорить официантке: «Девочкам за мой счет по чашке кофе!»

Мы все никак не могли уйти, три раза с ним прощались, а он все говорил нам спасибо, и как ему было хорошо вот так с нами сидеть. Так хорошо, и даже весело.

А мы вышли из кафе с комком в горле. Потому что любовь – это не только разговоры друг с другом за чашкой чая. Это вот так случайно встретить чужие незнакомые глаза. Это осмелиться в эти глаза взглянуть. Это повернуться к чужому миру и показать этому миру, что:

…ты говоришь, и я тебя слушаю.

…ты есть в этом мире. Значит, ты этому миру нужен. Ты этому миру важен.

…в тебе есть свет, даже если он глубоко, даже если никто его не видит, даже если ты его не видишь сам.

…ты смог подать руку тем, кто однажды застрял в реке. И я хочу подать тебе руку, чтобы ты вдохнул кислород хотя бы этим утром, с этим пирожным.

Потому что ты точно знаешь, каким летом каштаны цвели дважды.

И значит они цвели не зря.

Они цвели для тебя.

В бревенчатой купальне нет крыши. После окунания мы стоим с Наташей и смотрим вверх. Видим небо, голые ветки деревьев и желтый купол часовни. Мы говорим спасибо. Вслух и громко. Не хочется шевелиться, и одеваться не хочется, и идти. Вдруг движение нечаянно расплескает мир внутри нас, расшевелит свет и покой.