Андрей Сафонов - Улица в вечность. Die Straße in die Ewigkeit

В скором времени я планирую написать прелестную сказку об этом. А вам, дорогой профессор, советую почаще бывать на свежем воздухе, смотреть на звездное небо и думать о том самом заветном, самом загадочном, о том что заставляет чаще биться сердце, что заставляет яблони каждую весну одевать свои наряды невест, что, в конце концов, придает смысл всему.

Ваш Вильгельм.

12 апреля 1801 года. Дорогой Вильгельм! Спасибо тебе за столь искреннюю критику. Я, правда, очень благодарен. Ведь если моя метафизическая ратуша действительно крепка, то она выдержит любую бурю и натиск, а если не выдержит – значит, пришло время залатывать дыры.

Честно говоря, если отбросить некоторые логические ошибки и романтический пафос, ты действительно поставил несколько интересных вопросов.

Многие, наверное, считают меня таким автоматом, по которому можно ставить часы. (У жителей Кнайпхова даже бытует анекдот, что однажды, когда я не появился в обычное время на Медовом мосту, в городе случился настоящий переполох!)

Но и у меня есть своя маленькая тайна и, возможно, ты единственный, кто об этом узнает. Бывают вечера (обычно это происходит в апреле), когда я не могу сосредочиться ни на чем, когда чувства устраивают беспощадный бунт, а мысли разлетаются в стороны, как стая испуганных голубей, и, отчаявшись со всем этим совладать, я выхожу из дома, пересекаю ров через Лебебах, спускаюсь к Альтштадту, пересекаю остров по Кнайпхофской Длинной, в то время как черные облака создают впечатление, будто гигантская махина Домского собора вот-вот упадет на меня. Потом я прохожу по Медовому мосту, жадно вдыхая пахнущий морем воздух, и там на загадочном Ломзе, словно выполняя некий ритуал, я снова и снова дохожу до таинственной улицы Z. Ночной воздух как будто играет тихую мелодию, загадочная мостовая, залитая тусклым лунным светом, уходит куда-то в неизвестность, а я все смотрю и смотрю в эту даль, ругая себя за эдакое безрассудство. (Неужели у старого профессора начинается Marasmus senilis??) И тогда меня посещает безумная мысль: а что, если априорная форма восприятия, заставляющая нас видеть мир выстроенным по ровной эвклидовой выкройке, неожиданно отодвинется в сторону, словно штора, и я увижу мир таким, какой он на самом деле? Порой мне кажется, что улица эта уходит куда-то в другое измерение, туда, где разрешаются все мои антиномии, где «да» сливается с «нет», а чувства наконец-то соединяются с рассудком. Я вспоминаю о милой маме и думаю: где же она теперь? А вдруг правда то, что она говорила, и есть Бог, который является не просто необходимой идеей практического разума, как я убедительно доказал, а живой личностью, которая любит и ждет каждого из нас? И вдруг есть что-то там, в конце этой страшной улицы, за кварталом могил, к которому мы неизбежно приближаемся? В такие моменты я снова чувствую себя ребенком и начинаю даже сомневаться в незыблемости своего математически выверенного здания. Вдруг мы и в самом деле, можем узнать что-то о мире, находящемся по ту сторону опыта наших чувств?

Ты прав. Наверное, я и впрямь поддаюсь твоему влиянию. Но все-таки…»

На этом этот любопытнейший документ обрывается. Я не буду делать никаких утверждений о его подлинности. Специалисты возможно моментально могли бы доказать, что подобная переписка между Кантом и Гофманом не могла состояться, да и стиль их весьма необычен для знаменитых писателей. Но все-таки, поддавшись романтическому настроению писем, я порой задумываюсь: а что, если все-таки это имело место быть? В любом случае, даже если найденные мною письма – просто выдумка какого-то шутника, мне кажется поставленные в ней вопросы не теряют актуальности и сегодня. Есть ли мост между островами разума и чувств? Можем мы ли мы совершать добро не только из чувства долга, а потому что испытываем наслаждение от этого?

Может быть, и впрямь однажды мы сможем пройти по таинственной улице нашей души туда, где заканчивается привычный нам эвклидовый мир и где кроются ответы на наши самые заветные вопросы?

Когда гуляешь по сосновому лесу и солнечный свет играет в иголках таинственнее, чем в витражах готических соборов, когда слышишь морской гул вдалеке и он напоминает тебе о вечной юности, непрестанном обновлении и стремлении ввысь. Когда разглядываешь ракушку на берегу и понимаешь, что почему-то она имеет форму правильной логарифмической спирали. Когда в какой-то момент весны в воздухе вдруг появляется некое пьянящее течение и хочется идти далеко-далеко, до самого края земли. Когда смотришь на расшитую звездами бездну и никак не можешь напиться ее бесконечным зовом. Когда слушаешь музыку и не можешь понять, откуда взялась эта красота. Когда закрываешь глаза и попадаешь на таинственную дорогу сна, где тебя обступают древние архетипы, где пространственно-временные законы меняются и иногда можно даже увидеть будущее.

Когда над синим горизонтом появляется огненная полоса. Когда первая майская гроза будто бы раскрывает завесу в небе. Когда, влекомый какой-то невидимой силой, раскрывается цветок. Когда один за другим родные и друзья пересекают порог смерти, а тем временем рождаются новые и новые люди.

Когда читаешь книги выдающихся современных ученых и узнаешь, что, несмотря на все сногсшибательные открытия, на весь свой оптимизм, наука еще даже не приблизилась к разгадке тайны жизни, самосознания и свободы.

Тогда ты снова и снова понимаешь, что все в этом мире происходит не просто так. Что мир не ограничивается тем, что мы можем увидеть и попробовать на вкус. Что кругом разбросаны символы и весточки иного царства. Словно следы на песке, словно незнакомые письмена древней книги, словно автограф невидимого автора.

Один из любимых вопросов философов – как нечто появляется из ничто? Думаю, его можно даже заострить: как вы только могли подумать, что все эта красота, вся эта жажда появились из-за каких-то случайных бильярдных взаимодействий элементарных частиц и к ним в конечном счете сведется? Что не останется никакого смысла и цели после того, как однажды у вашего тела закончиться срок годности?

Красота и логичность нашего мира сами по себе являются неопровержимым доказательством существования чего-то большего. Они являются печатью, поставленной вечностью.

Воздуху, воздуху! – кричали герои Достоевского Свидригайлов и Раскольников. Есть что-то невыносимо удушливое в существовании, лишенном духовного измерения. Эдакой свидригайловской банькой с пауками становится жизнь, лишенная посмертного продолжения, жизнь, неизбежный итог которой – могильная плита. Как ржавые гвозди в гроб закладывались в голову с детства глубокомысленные банальности о том, что мысль – это не более чем продукт мозга, что человек – это тело, которое однажды станет удобрением, что цветов и запахов нет, а есть только колебания волн и движение частиц. Сущность мироздания тщательно препарировали, измерили и взвесили. И объявили очень легкой.