Татьяна Володина - Моя вселенная

Этим садистом был мой сосед и лучший друг Петр. Наши квартиры были в одном доме. Заподозрив, что со мной что-то не так, он стал звонить в дверь и по телефону, а когда понял, что дверь ему не откроют, он открыл ее сам – ключом, который я ему оставляла на время своих отъездов. Ввалившись в дом, он навис надо мной и заорал:

– Какого черта, Кристина? Почему ты не открыла мне дверь? Какого черта ты не зашла ко мне?

Голос показался мне охрипшим и страшно нахальным. Было противно, мокро и мерзко. Я зажала уши руками.

– Какого черта, Кристина? – вопил Петр, силой поднимая меня на ноги и отвешивая увесистые шлепки.

– Дура, не смей спать. Пей! – приказывал он свирепым голосом и тыкал мне в голову стаканом с водой. От удара об нее вода выплескивалась из стакана.

Я мотала очумелой головой и пыталась вырваться из его рук. У меня закрывались глаза, и страшно хотелось снова лечь. «Спать, спать… Мне там хорошо… Время ушло… Нет… уходи… Мне хорошо», – стучало в моей черепушке, и я снова растворялась в покое до следующего ора и крепкой встряски.

– Даже не думай, идиотка, – снова орал он, отвешивая новую порцию пощечин.

Моя голова моталась из стороны в сторону. «Она сейчас оторвется», – промелькнула у меня мысль и пропала в ее недрах. Все плыло перед глазами, и хлюпала вода. И эти мерзкие шлепки были словно внутри меня.

– Не смей спать и пей. Я тебе что сказал? Пей.

Голос, гремит голос. Иерихонская труба! Он умолкает, и затем я слышу: шлеп, шлеп. Моим щекам больно. Мое сознание отмечает, что я не только слышу, но и чувствую: холод, боль… Рот заполняется водой, и уши закладывает. Шум становится тише, а затем пропадает совсем. «Он хочет меня утопить», – в моем затуманенном мозгу вскользь промелькнула еще одна мысль и тут же пропала, как и предыдущая, и я стала успешно захлебываться и тонуть в руках Петра. Уже позднее я предположила, что это привело моего друга и спасителя в чувство, и он стал меня трясти, умоляя, чтобы я пила. Я опускаюсь на илистое и мокрое дно реки, а на меня кричат дурным голосом чтобы я пила. Безумие. По зубам чем-то стучат, а вода все льется и льется. Холодно. От тряски у меня из ушей потекла вода, и я снова стала слышать причитания Петра о том, какая я «нехорошая».

По крайней мере, теперь я, слыша бормотание Петра, сконцентрировалась на слове «пей» и стала с трудом пить. Меня стало тошнить, и он, дотащив меня до ванной, запихнул мою голову в унитаз и, поглаживая по спине, приговаривал: «Умница моя». Под его слова я стала приходить в себя, а затем холодный душ, куда он меня безжалостно запихнул прямо в одежде, завершил начатое дело. Завернув в махровый халат, Петр поил меня вкусным кофе и вытирал мои слезы, когда я навзрыд начала плакать.

С Петром мы учились вместе в университете, и сейчас он для меня лучший друг и лучшая подруга, брат и сестра в одном лице – и это при том, что у меня есть родная старшая сестра. Петр для меня – воплощение лучших человеческих качеств и талантов. Сколько раз он подставлял мне свою широкую грудь, чтобы я могла выплакаться, сколько раз он воодушевлял меня на действия, когда мне не хотелось жить, и я впала в анабиоз после расставания с Максом. Чем ближе мы становились, тем более странной казалась мысль о чувственной любви между нами.

У меня был настоящий друг, друг в классическом понимании этого слова, а это гораздо лучше и важнее, решила я. Мне нравилось с ним разговаривать, доверять ему свои тайны и выслушивать мужскую точку зрения. Я думаю, что и он ждал от меня той же реакции и с лихвой получал ее. Это была его идея – попробовать перенести на бумагу тоску и боль моей души, а затем начать жить заново. Я постоянно чувствовала его за своей спиной, и это спасало меня от безысходного отчаяния. Это ему я обязана своим литературным поприщем. Это он взял меня за руку и повел в жизнь образов. Он смешил меня, таскал на вечеринки своих друзей-художников, чем навлекал на себя ревность своей подружки. Вот и сегодня, увидев свет из моего окна, он вломился в дом, подозревая неладное. Я снова, как и шесть лет назад, ревела у него на груди. Он, как и тогда, гладил меня по голове и шептал, что я самая чудесная и у меня обязательно все будет хорошо. Когда я уже выдохлась от слез и просто уже стонала, подвывая на одной ноте, Петр оторвал меня от себя, протянул платок и стал пытать меня вопросами:

– А теперь объясни мне, пожалуйста, что это было? И почему ты сейчас здесь, а не там? Я тебя сегодня не ждал, поэтому удивился, когда утром увидел свет в твоем окне. Стал звонить в дверь и по телефону, но ты не открыла, и я решил, что ты просто забыла его выключить. Но мне было тревожно, и вот я здесь. Даже страшно подумать, что могло случиться, если бы я не вошел.

– Пожалуйста, – взмолилась я, – только перестань орать, я не глухая. И не идиотка.

Обхватив свою гудящую голову обеими руками, я пыталась сосредоточиться и сформулировать свою мысль, которая где-то блуждала, но явно не в моей больной голове:

– Я не… не глухая идиотка. Вот.

С трудом улыбнувшись и радуясь, что осилила хоть одну более или менее понятную фразу, я гордилась собой. Потом я услышала тиканье часов. Они снова пошли, но радости я не испытывала. Голова гудела и кружилась. Так я неумолимо возвращалась в реальность.

– Хорошо. Согласен – ты не глухая. Но ты все же идиотка. – ласково, почти согласившись со мной, сказал Петр. Затем совсем тихо, словно самому себе, добавил. – Я страшно устал.

– Прости. В этом я виновата. – я и правда почувствовала угрызение совести.

– Да. – это все что сказал мне в ответ Петр. Он отвернулся и стал смотреть в окно.

Убедившись, что с головой у меня более или менее все в порядке, он успокоился и в этот момент подставился, а я не могла этим не воспользоваться. Восстанавливалась я, на удивление быстро. Что-то действовало вопреки моему желанию. Сопротивляться у меня уже не осталось сил, и я стала плыть по течению. У меня нет воли к жизни, но я живу снова. А кто-то сейчас борется за жизнь, но она уходит…. Какая несправедливость. Мне стыдно и больше никаких эмоций. Это потом я пойму цену жизни и смерти, а тогда мне просто было стыдно и, отогнав эту неприятную мысль от себя, я спросила Петра:

– А если бы я была не одна, а с мужчиной?

– Это исключено, – резко произнес Петр. – Не нужно на меня так смотреть.

Он повысил голос, но тут же спохватился и стал говорить спокойно:

– Вернуться от Дэвида – и тут же другой мужчина? Не смеши. Только не ты.

Я подняла брови. Вот тебе и пошутила. Сама же и нарвалась. В голове был хаос, и меня снова стало тошнить. «Как мерзко», – подумала я и стала с усилием концентрироваться на словах Петра. «Только бы не отключиться, – умоляла я себя. – Слушай Петра, сосредоточься на нем». Я уставилась на друга помутневшим взглядом, пытаясь уцепиться за его слова.